Сергей Степанов - Царская невеста. Любовь первого Романова

Марья с сомнением взялась за ржавую цепь, свисавшую с длинного конца балки. Поддается! Медленно, но можно раскачать. Она призвала на помощь жениха, вдвоем они повисли на цепи всей тяжестью. Балка заскрипела, противовес плавно пошел вниз. Последовал толчок, сопровождавшийся негромким треском, с потолка посыпался мусор. Подняв голову, Марья увидела, что плита поднялась как крышка сундука. Теперь нужно было закрепить длинный конец балки. Она поискала глазами и нашла предназначенный для этого железный крюк в стене. Оставалось только накинуть на него кольцо, которым кончалась цепь. Уф! Кажется, надежно! Теперь посмотрим, что там за плитой?

Потолочная плита поднялась примерно на два аршина. Марья приметила слабый свет. Выбравшись наверх и сделав несколько шагов, она увидела лампады, теплившиеся пред образами. Это была церковь или скорее церковный придел, всего пяти или шести шагов в ширину. Лампады скупо освещали иконостас, перед которым что-то лежало. Марья поднесла свечу и отпрянула назад. Свет выхватил из тьмы нагого старца, распростертого на каменном ложе. Пламя свечи колебалось, и казалось, что нагой старец шевелит изможденными руками. Только через мгновение девушка поняла, что пред ней вышитый золотыми и серебряными нитями покров с изображением святого в полный рост.

– Василий! Христа ради юродивый! – воскликнул Михаил Федорович.

Под покровом была гробница, в которой покоились мощи Василия Блаженного, праведного нагоходца. О нем рассказывали много чудесного. Юродивый не имел на теле своем ни единого рубища, кроме тяжких вериг, которые носил на плечах. Не имел он ни вертепа, ни хлевины, был бескровен и бродил по московским улицам и площадям. Босые ноги его ступали по снегу, но в лютую зиму он не чувствовал холода, ибо благодать божья грела праведника лучше меховой шубы.

Поступки юродивого были странны, но всякий раз в них открывался потаенный смысл. Проходя мимо дома, в котором совершалось молебное пение или читали Божественное Писание, он гневно метал камни в ворота. Если же ему доводилось проходить мимо корчмы, где пили вино и орали бесстыжие песни, он с лучезарной улыбкой обнимал углы греховной обители. Когда его вопрошали, зачем он так делает, блаженный отвечал, что он отгоняет бесов от врат дома, где чтят божьи заповеди, и обнимает ангелов, скорбящих у домов, где творится непотребство.

Василий был наделен даром пророчества. По ночам он приходил молиться к запертым церквям, и двери сами собой распахивались перед ним. Однажды юродивый вошел в Успенский собор и пал на колени пред иконой Владимирской Божьей Матери, писанной самим апостолом Лукой. И было ему видение, будто собор заполыхал пламенем от паперти до куполов. Огненное видение от иконы возвещало гнев божий и скорое нашествие крымского хана Махмет-Гирея, сжегшего Москву.

Перед смертью Василий завещал положить его тело у храма, возведенного в честь завоевания Казанского ханства. Иван Грозный сам присутствовал на отпевании вместе с супругой Анастасией. Тело юродивого «несли на главах своих цари и князья» – именно цари, ибо как раз в это время в Москве гостили крещенные казанские цари Александр и Симеон. Кто приходил с верой к гробу Василия Нагого, тому было даровано прощение. Исцелялись хворые, прозревали слепые, вставали на ноги расслабленные. Слава о чудесах разнеслась по всем градам и весям. При царе Федоре Иоанновиче был построен придел Святого Василия, по которому весь Покровский собор стал в просторечии именоваться храмом Василия Блаженного. Для мощей чудотворца была устроена сребровызолоченная рака, украшенная множеством драгоценных каменьев. В Смуту ляхи рассекли раку и украли серебро, а на саму гробницу приводили гулящих женок и творили с ними блуд.

Михаил Федорович трижды поцеловал драгоценный покров, вышитый царицей Ириной Годуновой.

– Матушка давно попрекает, что надобно устроить новую раку, еще краше прежней. И я о том имею непрестанное в сердце попечение. Только бояре говорят, что казна пуста.

Пуста! А когда-то в приделе Василия Блаженного хранилась казна государства Московского. Рассказывала бабушка, что некий князь Лебедев с сообщниками замыслил зажечь град Москву во многих местах, а самим ограбить казну у Троицы на Рву. Не удался сей дерзновенный замысел, ибо молитвы Василия Блаженного охраняли злато лучше любой стражи.

Марья вынула из железных гнезд дубовый запор, тихонько отворила низкую дверцу придела. Храм опоясывала открытая галерея, соединявшая приделы. Собственно говоря, весь храм Покрова, что на Рву, состоял из восьми столпообразных церквей в честь святых, чьи праздники отмечало русское войско во время осады Казани. Восемь столпов располагались вокруг девятого, увенчанного шатром и посвященного Покрову Богоматери, ибо в сей великий праздник произошло взятие татарской столицы. А иные говорили, что восемь столпов совпадают по числу с минаретами казанской мечети Кул-Шериф, которую украшали такие же затейливые узорчатые купола. Мечеть, разрушенная на Волге, возродилась на берегу Москвы-реки.

Михаил Федорович перекрестился. Пока его уста творили молитву, на лестнице, ведущей к галерее, кто-то шевельнулся. Наверное, проснулся убогий, спавший на паперти. Невидимый в темноте, он затянул привычную песню:

– Подайте Христа ради безногому калеке!

Судя по тоненькому голосу, убогий был юным отроком. Марью захлестнула жалость. Такой молоденький и калека! Юродивые почитались красою церковною, Христовою братиею, церковными людьми, богомольцами за мир. Чем больше нищих толпилось на паперти и чем ужаснее были их уродства, тем почетнее церковному приходу. Благочестивые христиане раздавали им милостыню, замаливая грехи, ибо молитвы юродивых были угодны Богу. Святые отцы поучали не затворять врата от нищих. Неотвратим Страшный Суд, и пред тем неумолимым судом зачтется каждая копеечка, поданная убогому. Никто не смел обидеть юродивого, даже Иван Грозный смирял свой нрав, покорно выслушивая обличения праведного нагоходца Василия и других божьих людей.

– Высохли мои ноженьки, ходить нет моженьки. Сотворите святую милостыньку, подайте убоженьке! – жалостливо тянул калека.

Михаил Федорович привычно обернулся, забыв, что его не сопровождает боярин Константин Михалков, в чьи обязанности входила раздача милостыни во время царских выходов. Осознав свою оплошность, государь дотронулся до пояса в поисках калиты, набитой звонкой монетой, но не носили московские государи на своих поясах кошели, ибо не было им никакой надобности в деньгах.

– Прости, божий человек, – извиняющимся тоном произнес Михаил Федорович, в пояс кланяясь нищему. – Не при деньгах я нынче. Бог подаст!