Сергей Степанов - Любовь и разлука. Опальная невеста

– Ныне к той земляной яме ходят богомольцы со всей Перми Великой, надевают на себя сии тяжкие оковы и молятся, кто сколько выдюжит, исцеляяся от разных хворей, – объяснял воевода.

– На больную скотину тож возлагают оковы, и от сих чудотворных оков скотина выздоравливает, – добавил подьячий.

Прощаясь со ссыльными, воевода Лупандин сказал, что им придется задержаться в Соли Камской.

– Камень, превысочайший зело, преграждает путь в Сибирскую землю. Леса и топи там пропастные. Дабы чего худого не случилось, отправлю я вас с вожом Сибирской дороги Ортемкой Бабиновым. Ты, Федора, должна его помнить. Он приедет через несколько дней по своему делу.

У посадских людей Соли Камской была застарелая распря с хитрым Ортемкой. Раньше через Камень перебирались окольной и опасной дорогой. Царь и великий князь Федор Иоаннович дал указ проведывать прямой путь в Сибирь. Артемию Бабинову удалось найти сухопутную дорогу, и за эту заслугу царь Федор Иоаннович пожаловал ему освобождение от оброка и всяких податей. После смерти царя Федора посадские и уездные люди попытались вернуть Ортемку в тягло, но он исхитрился получить жалованные грамоты сначала от царя Бориса Годунова, а потом от Василия Шуйского. В Смутное время соликамцы добились своего и обложили вожа Сибирской дороги тягостными поборами, злорадно приговаривая, что с кого же еще брать, как не с него.

Бабинов не смирился. Шесть лет он бил челом в Москву и наконец добился жалованной грамоты от царя Михаила Федоровича. Соликамскому воеводе было указано списать грамоту слово в слово, а саму грамоту отдать на руки Ортемке Сафонову сыну Бабинову. За этой долгожданной грамотой он и приехал к воеводе. Благоговейно поцеловав свиток, он ликующим голосом провозгласил многая лета великому князю и царю Михаилу Федоровичу всея Руси.

Бабинов когда-то сопровождал через Камень Григория Желябужского, его жену и сыновей, о чем не преминул напомнить бабушке Федоре.

– Вот и свиделись, боярыня. Опять в наших краях? Такая же писаная красавица, какой была раньше! Ни капельки не постарела, ей-богу не вру! Слышал, Григорий Григорьевич отдал Богу душу? Царствие ему Небесное! Сыновья возмужали! Особливо Александр, коего помню отроком.

Хитрец окончательно подкупил бабушку Федору тем, что величал ее внучку государыней Анастасией Ивановной и держался так подобострастно, словно великая государыня заехала в глушь по своей государевой воле. Он старался быть подле Марьи, с готовностью отвечая на любой ее вопрос. Когда ссыльных повезли из Соли в сторону реки Яйвы, Бабинов рассказал государыне о тайной вогульской тропе через Камень.

– Промышлял я на Чанвье, ставил силки на пушного зверя. Однажды решил укрыться от непогоды в преогромной пещере, не ведая, что в ней устроено вогульское капище. В пещере валялось великое множество рогов сохатых и оленей, а среди них стояли деревянные болваны, коих вогуличи по дикому обычаю почитают богами. Узрел я вогуличей, с великим бережением принесших из дальних мест болвана Сотни-экву, каковую по-русски кличут Золотой бабой. Схоронившись, я видел, как они кланяются Золотой бабе и иным болванам и сжигают пред ними мясо и шкуры. Меня разобрало любопытство, как же они донесли тяжелого болвана через Камень? Не иначе есть тайная тропа. Когда вогуличи закончили свое моление, я осторожно последовал за ними, заламывая ветви деревьев, дабы найти обратный путь. Так они и вывели меня на другую сторону Камня.

Тайная вогульская тропа оказалась вчетверо короче пути по рекам, которым пользовались раньше. Бабинову дали в подмогу двух целовальников и сорок пашенных крестьян из Чердыни. Они два года расширяли узкую тропу, рубили толстые корни деревьев, расчищали завалы. Мостов мостили от Соли Камской до Верхотурья поперечных семь по пятьдесят сажень и длинных тридцать мостов по сто тридцать сажень.

– Протравили путь, – с гордость говорил Бабинов. – Государева дорога! И по той дороге ходит государева соболиная и денежная казна.

Дорога шла по диким местам. В глубоких логах текли ручьи, чьи берега поросли осокой в человеческий рост. Кое-где виднелись погрызы бобров. Поваленные ими деревья мокли в быстрой воде. Дорога вилась по водоразделу, минуя гиблые болота, но все равно встречалось много топких участков, по которым были устроены гати. На одном из мостов через грямячий ручей колесо телеги застряло в ходившем ходуном бревенчатом настиле.

– Худо мостили, Ортемка! – в сердцах буркнул Иван Желябужский, спрыгивая с навозной телеги.

– Известно, чердынцы работали! – посмеивался Бабинов. – Чуяли, что останется их Чердынь не у дел, когда откроется короткий путь. Так оно и вышло. Как государеву дорогу открыли, на всех иных дорогах и тропах указано было учинить засеки, дабы ни пешему не пройти, ни конному не проехать. Всему свое время! Была тайная тропа, теперь проезжая дорога. Скажи, боярыня, ведь сейчас глаже стало, чем в старую пору, когда ты с Григорием Григорьевичем ехала? Даст Бог, мои сыновья и внуки улучшат. Скоро на Руси дороги станут гладкими, яко в заморских странах.

– Ой, навряд ли, родимый, навряд ли! – кряхтела бабушка Федора, едва удерживаясь на подпрыгивающей телеге.

Невыносимо досаждали комары, пауты и мухи, но злее всех была вездесущая мошка, от чьих укусов зудела кожа. Провожатые говорили, что к середине лета мошка и комары заметно присмирели. Если так, то страшно было представить, как зверствовал гнус в начале лета. Впрочем, было что вспомнить добрым словом на этом трудном пути. На холмах вдоль дороги росли кедры. Стрельцы набили полные сумы крупными смолистыми шишками, и опальные лихо щелкали сладкие орешки. На дорогу, прямо под копыта лошадей выскакивали жирные зайцы и сидели, не таясь, шевеля длинными ушами. Стрельцы били их из пищали под ворчание Бабинова, что не дело тратить на такие пустяки драгоценный порох и свинец. Места здесь глухие, все привозят издалека и ломят втридорога.

Бабинов жаловался царице на свою тяжкую долю:

– Устроил я для пригляда за государевыми грузами дворишко худой на Яйве, сколько дозволили скудные средства. Одна беда, пашни там нет, кормимся привозным хлебом. И на такую пустошь никто не идет. А жадные соликамские посадские и уездные людишки во всякие подати воротят с собою вместе. Спасибо, великий государь велел меня обольготить!

Марья усмехалась, слушая его речи. Она уже успела убедиться, что вож Сибирской дороги был из людей, коим пальца в рот не клади. Встречные ямщики кланялись Артемию Сафоновичу ниже, чем соликамскому воеводе. Никто из ямщиков не называл дорогу государевой, говорили просто – Бабиновская. Когда подъехали к его вотчине на реке Яйве, братья Желябужские присвистнули. Хозяйству Бабинова позавидовал бы иной боярин. Все радовало глаз в этой пустоши. Пашня, которой якобы не было, колосилась отменной рожью. Имелись в вотчине и сенные угодья, и крепкие амбары, и церковь Введения Пречистой Богоматери, в которой шли повседневные службы. В алтарь церкви Бабинов положил жалованную грамоту Михаила Федоровича, даровавшую ему земли вверх по реке Яйве на двадцать верст и вниз по реке на пятнадцать верст.