Наталья Павлищева - Екатерина Великая. Первая любовь Императрицы

Екатерина переписывалась со многими французами, в том числе с Вольтером, лично знавшим и весьма ценившим Помпадур, много наслышана о фаворитке, знала, что главное у нее — не альковные утехи, а развитость мысли и умение организовать жизнь двора с интересом и пользой. Куда тут Лизке! Воронцова на редкость глупа и ничтожна, в угоду Петру она готова пьянствовать, курить, сквернословить и распутствовать. Конечно, в Петербурге ей такой воли не было, там все на глазах у государыни, зато здесь, в Ораниенбауме, раздолье. Ежедневные попойки с голштинцами, орущими от восторга при виде великокняжеской пассии, дым коромыслом, пьяная ругань, совершенно неподобающее поведение… Все это осуждалось гвардейцами, да и вообще всеми русскими, и нерусскими тоже.

Но кто позволил Лизке заменять собой великую княгиню?

Кто? Ясно, что великий князь. Не удовольствовавшись той ночной беседой, решил, что если пока нельзя совсем развестись с Екатериной, то уж не обращать на нее внимания можно.

Сама по себе Лизка не столь умна, чтобы вести себя так уверенно, ясно, что за ней стоит дядюшка, столь ловко сместивший Бестужева. Вот кого надо бояться, Бестужев зря не принимал своего врага всерьез. Воронцов стал канцлером и теперь старательно поддерживал странности дочери.

Екатерина ходила по террасе, задумчиво разглядывая окрестности. Едва ли она действительно там что-то замечала, хотя новая крепость Петерштадт не могла не резать глаз. Нет, крепость великолепна, только это символ власти Петра, а с ним и Лизки Воронцовой. И все же сейчас не крепость занимала мысли великой княгини. Воронцова обнаглела окончательно, ее поддерживает канцлер, но они ничего не смогут, пока жива Елизавета Петровна. Пока жива… а что будет потом?

Но о «потом» думать предстояло позже, один раз уже подумала и едва не потеряла все. Теперь у нее не было никаких помощников, и она знала, что не будет. Не потому, что не доверяла или не было желающих поддержать, а потому что опасно. Нет, пока сама не наберет сил, никого привлекать нельзя. А как их набирать? Об этом потом, все потом…

Сейчас нужно выжать все, что можно, при жизни государыни. Каждый при дворе знал, что Елизавета Петровна открыто зовет племянника дураком, а великую княгиню умницей. Но этого мало, нужно, чтобы императрица хоть как-то определила их будущее, а значит, нужна новая встреча, причем наедине. Елизавета Петровна обещала, но, как часто бывало, забыла свое обещание. Писать, просить? Но всю корреспонденцию государыни наверняка проглядывает Воронцов, а ее собственную — Шувалов, они смогут объединиться и предупредить того же Петра.

Не оставалось ничего, кроме как снова начать канючить об отъезде на родину. Ехать некуда, Елизавета Петровна права, отец умер, мать в бегах и разорена. Брат из-за политических интриг, связанных с Россией, серьезно пострадал, княжество Цербстское было оштрафовано, императору Фридриху без российской короны она не нужна вовсе… Но другого выхода не было, повода встретиться с государыней не находилось. Екатерина снова начала ныть, что ее не допускают к детям, что она просит отпустить на родину и позволить перед отъездом повидать своих малюток.

Шантаж возымел действие — позволили целый час играть с детьми и встретиться с императрицей наедине. Потом она поняла, что Елизавета Петровна не забыла об обещании поговорить, просто ей было слишком трудно решиться на столь откровенную беседу.

На сей раз действительно встретились наедине. Никто не знает, о чем говорили две женщины, свои записи Екатерина оборвала именно на этой странице, Елизавета Петровна никогда об этой встрече не упоминала. Мы можем только догадываться.

Возможно, было так…

Екатерина понимала, что государыня потребует честного ответа на вопросы об отношениях с Салтыковым и Понятовским, вернее, от кого рождены дети, но она не ожидала окончания разговора.

Так и есть:

— От кого Павла родила?

Екатерина прямо посмотрела в глаза государыни, сейчас лгать нельзя, вздохнула:

— Не знаю… только за Сергея вам все равно благодарна.

Елизавета Петровна смешалась:

— Да что уж там… лучше бы от Салтыкова, хоть не таков дурак получился бы. Да ведь и на Салтыкова Павлуша не похож. Кто еще был, да я не углядела?

— На Карла-Фридриха…

— На кого?

— На деда по отцу Карла-Фридриха Голштинского, глаза таковы же и нос чуть вздернут.

Елизавета почти с болью поинтересовалась:

— Видела его?

— Видела совсем маленькой, не помню, но портрет у нас дома был и в замке тоже…

— Ох ты господи! Урод вырастет!

Екатерина невольно рассмеялась:

— Да не урод он, не красавец, конечно, но лучше… лучше Петра Федоровича.

— А Аннушка — Понятовского?

И снова надежда звучала в голосе государыни, окажись девочка в Понятовского, знатной красавицей бы выросла. Пока она была хороша, как все маленькие дети.

Великая княгиня только пожала плечами, и пусть императрица думает что хочет.

Та махнула рукой:

— Ну и ладно, от кого родила, от того родила. Больше не рожай, Петр не простит. Я о другом мыслю…

Невестка молчала, понимая, что перебивать нельзя, сейчас прозвучит что-то очень важное.

— Ехать тебе домой или еще куда никак нельзя. Петр дурак, он Лизку на престол притащит, а саму Россию Фридриху в подарок преподнесет! При моей жизни тому не бывать, а вот после смерти каково будет?

И снова молчала великая княгиня, только слушала.

— С Бестужевым о чем сговаривалась? Меня с престола убрать?

Екатерина невольно вскинула на Елизавету Петровну глаза:

— Нет! Нет, только не это! Напротив, думали, как после… как потом быть…

Язык не поворачивался говорить о смерти нестарой еще женщины, хотя все прекрасно понимали, что долго Елизавете Петровне не протянуть, приступы все чаще, боли сильнее, а перерывы между ними все меньше…

— Что удумали? — Государыня спросила спокойно, она тоже хорошо понимала, что недолго осталось. — Петра императором нельзя, Россию погубит, а Павла назвать, так при нем Регентский совет нужен. Снова тот же Петр будет либо Воронцов вон сам, как Бирон.

Глаза государыни чуть сверкнули:

— Тогда тебе и вовсе не выжить. Ты живешь, пока я жива, а после — пока императрица, запомни это.

Елизавета Петровна вдруг указала ручкой на стоявшее совсем рядом кресло, хотя Екатерина и так сидела недалеко. Но, видно, теперь разговор должен пойти уж совсем секретный. Екатерина пересела…

— Как помру… — государыня жестом остановила протест невестки, — как помру, Петра сразу прочь, не то он тебя в монастырь отправит. Ты думаешь, я по своей воле побежала Анну Леопольдовну скидывать? Нет, выбора у меня не было, либо я ее, либо она меня. И зла на нее не держала, а вот пришлось загнать дуреху подальше. Скинешь Петра, близко не оставляй и в Голштинию не пускай. Он дурак, но за ним другие стоять будут, кто поумней. Не жалей, Петру престол не нужен, но и не губи, пусть живет под присмотром где подальше.