Анастасия Туманова - Роковая красавица

У стены уже были выставлены полукругом с десяток стульев. Цыганки не спеша расселись, поправили платья, расстелили на коленях концы узорных шалей. За их спинами встали мужчины с гитарами. Илья очутился рядом с Митро. Если взглянуть вправо, можно было увидеть горбоносый профиль и высоко взбитую прическу Варьки, и рядом с ней – серьезное, бледное лицо Насти. Яков Васильевич встал перед хором с гитарой в руках.

– «Петушков»… – сквозь зубы тихо приказал он.

Вздрогнули гитары.

– «На фартушке петушки…» – высоко и нежно взял девичий голос.

Еще не видя, не повернув головы, Илья понял – Настька. Впервые он слышал ее в хоре, и от первых же звуков по спине побежали мурашки – как тогда, сырой ночью, в развилке ветлы перед ее окном. В горле стал комок. Илья с ужасом понял – не сможет он петь…

– «На фартушке петушки, золотые гребешки…» – довела до конца Настя. Пауза – и могучей волной вступил хор – весь, все контральто, баритоны, басы и тоненький голос маленькой Гашки на верхах: – «А-а-ах – да золотые – сердцу дорогие!»

Илья сам не знал – поет он или нет. В буре других голосов различить собственный было невозможно, в ушах звенело, стены с прыгающими на них бликами огней плыли перед глазами. Спина под казакином и рубахой была мокрой. Собрав всю волю, чтобы не зажмуриться от страха, Илья ждал: когда же закончится. И вот – обрыв куплета, хор молчит, завороженный, а по душной комнате вновь плывет голос Насти:

И снова – гром всего хора. Стены, казалось, дрогнули от напора голосов. На этот раз было легче, Илья чуть успокоился, убедившись, что все-таки поет, и, кажется, не хуже других. По крайней мере, Яков Васильевич совсем не обращал на него внимания и больше смотрел на дочь, словно боясь, что она, в сотый раз заводящая «Петушков», сейчас что-нибудь напутает. Но Настя вела первый голос уверенно и спокойно.

После «Петушков» завели «Обманула, провела», потом – «По улице мостовой». Илья понемногу пришел в себя, начал поглядывать по сторонам. К его удовольствию, цыган слушали внимательно. Молодой купец Вахрушев, давно, оказывается, влюбленный в хорошенькую плясунью Аленку, старательнее всех вслушивался в пение. Его толстые, по-детски оттопыренные губы шептали вслед за цыганами слова песни. Довольная Аленка улыбалась, теребила кисти шали на коленях, сквозила лукавым взглядом из-под опущенных ресниц. «Дура», – решил Илья, на всякий случай грозно посмотрев на Варьку – чтобы не вздумала так же. Но Варька даже не заметила его взгляда. Бледная от волнения, стиснув в пальцах бахрому шали, она с закрытыми глазами вела второй голос.

Трезвее остальных гостей казались Федул Титыч и рыжий Гречишников, пристроившиеся с бокалами шампанского на бархатном диванчике у стены. Они сумели даже сейчас, под пение цыган, завести деловой разговор. «Три баржи с тесом», «по осени причалят», «с Сольвычегодска вестей ждем»… – доносилось из их угла в перерывах между песнями. Яков Васильевич нахмурился, движением бровей послал к купцам Стешку. Та умело вклинилась между ними, блеснула зубами, повела хитрым черным глазом – и в считаные минуты дела были забыты. Вскоре Стешка одной рукой прятала за кушак «красненькую», а другой махала гитаристам:

– Эй, Ванька, Кузьма, идите сюда! Я для ихних степенств «Час роковой» петь буду!

Хозяин дома сидел во главе стола, низко опустив лохматую голову. Было непонятно, слушает он или нет. После каждой песни Яков Васильев почтительно спрашивал: «Чего послушать изволите?» – но Баташев махал рукой: «Чего хочешь войте…» Илья не сводил глаз с его широкоплечей тяжелой фигуры. Ему казалось, что хозяину совсем не весело. А раз так, то зачем было звать хор? Да еще приглашать гостей?

Молодой Вахрушев, качаясь, вышел из-за стола и направился к хору. Аленка, широко улыбаясь, встала ему навстречу:

– Петр Ксенофонтыч, сокол мой поднебесный…

«Сокол» довольно грубо сгреб ее в охапку, потащил к столу. Там, усадив девчонку себе на колени, потребовал:

– «Верная»! Со свистом желаю! Яков Васильич, давай! Дрогнули гитары. Из второго ряда высоко и звонко взял Кузьма:

Хор подхватил. Аленка, спрыгнув с колен купца, поймала за концы шаль, пошла плясать. Вахрушев, расставив руки, пошел за ней. Перед глазами Ильи мелькнуло его красное, лоснящееся лицо с мутными глазами, влажные губы.

– Ну, Петр Ксенофонтыч, да ты лучше цыгана! – подбодрила его Аленка. – Ну, давай, давай, сокол мой!

Тот, недолго думая, пустился под гитары вприсядку. Затрещал паркет, упала и покатилась по полу бутылка вина, но никто не обратил на нее внимания. Еще две цыганки рванулись со стульев, со смехом потащили плясать толстого Федул Титыча, а тот завопил дурным голосом: «Не губите, кромешницы!» Хор хватил еще веселее:

Илья пел вместе со всеми, с интересом глядя, как скачут перед хором, подражая цыганам, баташевские гости. Гвалт стоял невероятный. Илья видел, как Баташев, встрепанный и мрачный, пытается заставить Настю выпить вина. Та сердилась, настойчиво отводила руку купца:

– Иван Архипыч, грех вам. Сами знаете – нельзя…

– Можно… – глядя в пол, без улыбки, хрипло говорил тот. – Все можно, Настька, все, что хочешь. Пей, не то рассерчаю!

– Не буду, отстаньте… Митро!

– Иван Архипыч, оставьте девку… Не положено ей…

Цыганки носились между купцами; посреди комнаты, блестя зубами, бесом вертелся Кузьма. Потный, запыхавшийся Вахрушев вытопал на паркете последнее коленце и в обнимку с Аленкой плюхнулся на пол в углу. Гречишников с Бажановым еще не сдавались и под подбадривающие вопли Кузьмы продолжали отплясывать «Барыню» с Глафирой Андреевной. Илья едва удерживался, чтобы не расхохотаться: уж очень потешно выглядели высокий, худой как жердь Бажанов и низенький, приземистый, похожий на яйцо Гречишников. Чтобы не упасть, оба цеплялись за Глафиру Андреевну. Царь-пушка стояла скалой, удерживая на ногах обоих кавалеров и поводя плечами в такт. Увесистый Федул Титыч умаялся не в пример быстрее и кулем свалился на диван, увлекая за собой хохочущую Стешку. Та с нарочитой заботливостью начала отпаивать купца шампанским:

– Выпей, Федул Титыч, за мое здоровье… А помнишь, что мне обещал? «Радужную» обещал подарить, все наши слышали! Вы – купец, ваше слово миллиона стоит, неужели бедную цыганочку обидите?

Хозяин дома куда-то делся. Настя сидела за столом одна, переплетала растрепавшуюся косу. Наклонившийся к ней Митро что-то тихо говорил, Настя устало кивала в ответ. Илья покосился на Якова Васильича, украдкой поскреб голову. С тоской взглянул на плотно закрытые, задернутые бархатными гардинами окна. Во двор бы сейчас, прочь из духоты этой, вздохнуть во всю грудь…