Анастасия Туманова - Мы были юны, мы любили

– И тебе тоже, – обиженно ответила Фешка, выходя в сени.

Дверь захлопнулась, на улице проскрипел снег, стукнула калитка, и наконец-то наступила тишина.

Илья тут же растянулся на кровати, задрав ноги в сапогах на спинку. Настя взяла с полки медный подсвечник с новыми свечами. Запалив сразу две, она погасила керосиновую лампу – и в комнате стало темнее, потолок осветился таинственным, похожим на костер, розоватым светом, а по стенам метнулись мохнатые тени. Отблески свечей упали на склоненное лицо Насти с опущенными ресницами, дрогнули бликами на выбившихся из-под платка волосах, и Илья, начавший было стягивать сапог, медленно выпрямился.

– На-астька… Ты как икона прямо. Масхари [36]…

– Не греши. – Настя отошла от стола и села на пол у ног Ильи, берясь за его сапог.

– Уйди, я сам, – буркнул Илья.

Настя послушалась, чуть заметно пожав плечами, и Илья смутился еще больше. Он сам не знал, почему до сих пор не позволяет жене стаскивать с себя сапоги. Ведь самое, кажется, обычное дело, и у таборных цыган так, и у городских тоже, сам сто раз видал. Но чтобы Настька… Чтобы она, своими руками, такими тонкими, как у статуи фарфоровой… его грязные сапоги?! Которыми он навоз в конных рядах топчет?!

– И так цыгане смеются, Илья, – словно угадав его мысли, сказала Настя.

– Кто смеется? – зарычал он. – Скажи – язык выдерну и в карман положу! Это Фешка, что ли, тявкает? Не слушай ее, кобылу, головы и в девках не было и сейчас нет! Мало я ее мужику морду бил…

– Угомонись, – вздохнув, проговорила Настя. – Не трогает меня никто.

Встав, она шагнула было в сторону, но Илья поймал ее за руку.

– Что-то ты совсем грустная. Устала? Замучили тебя черти эти? Другим разом никого не впущу! Нашли себе балаган на ярмарке… Пусть вон у дядьки Чоро гуртуются, там шесть девок на выданье, авось пристроит хоть пару… Ну, чего ты смеешься, глупая, чего?!

– Да ничего. – Настя в самом деле улыбнулась, и у Ильи немного отлегло от сердца. – Не серчай, мне так веселее даже. Тебя же нет целый день.

– Ну, нет… – проворчал он. – Дела же! Не просто так по базару бегаю хвост задравши… Слушай, я есть хочу.

– Так садись. Все в печи стоит, горячее.

Илья стащил наконец сапоги, босиком прошел к столу, сел. Настя еще раз протерла столешницу, отошла к печи, неловко орудуя ухватом, вытащила чугунок.

– Что, и с мясом, что ли? – потянул Илья носом. – Ну, нельзя тебе денег в руки давать!

– Илья… Знаешь что?

Он поднял глаза на жену. С минуту смотрел в ее неподвижное лицо с опущенными ресницами, тени от которых дрожали в свете свечи, как два крыла, на щеках Насти. Глубоко вздохнув, спросил:

– Что? Ну – говори…

«В Москву собралась…» Илья, не сводя взгляда с жены, ждал ее слов, а в голове уже носились, как испуганные птицы, клочки мыслей: уедет… соберется, чертова баба, и уедет, надоело ей это все, да еще и без Варьки крутись тут по хозяйству… У отца она и не знала, с какой стороны к этому ухвату подходить, кухарку держали, а тут… Господи, а что он сделает-то? Ведь не удержит… Как удержать? За косу к кровати привязать? Рявкнуть, взять кнут, избить до полусмерти? Рука не поднимется, не сможет, видит бог, не сумеет… Бог ты мой, да что делать-то?! Проклятая Варька, с отчаянием подумал он, нашла время в хорах распевать, без нее тут хоть вешайся… Будь Варька здесь – никуда бы Настька не собралась…

– Я думала тебе позже сказать, но… Уже скоро заметно будет.

– Чего? – непонимающе переспросил он. – Что заметно?

– Я, Илья… – Настя вдруг странно, вымученно улыбнулась и быстро закрыла лицо руками.

Илья встревоженно встал, подошел к ней, взял за руки.

– Настька, ну? Да что ты шепчешь там, не пойму ничего! Говори!

– Я в тяжести, Илья… – слезы бежали из-под опущенных ресниц Насти, скользили по щекам, капали на невидимый в темноте пол.

Илья растерянно смотрел на нее. Сказанное женой еще не вошло в его разум, и сначала Илья почувствовал только страшное облегчение: не едет никуда… Тьфу, лезет же такая дурь в голову, чуть не помер с перепугу, а Настька всего-то навсего…

– Что?! Настька, что?! Ты как сказала?! Громче повтори!

– Да что же я, на весь город кричать буду?! – всплеснула она руками. – Я сказала, ты услышал! В тяжести я! Четыре месяца уже!

– А что ж ты плачешь, дура? – потрясенно спросил Илья. – Радоваться надо! Ты это… чего молчала-то так долго?

– А кто про такое болтает? Ой, Илья, ну тебя… Ну вот, выдумал… Отстань, дух нечистый… – Настя невольно рассмеялась сквозь слезы, отталкивая мужа, но Илья обнял крепко, притянул к себе, зарылся лицом в ее высыпавшиеся из-под съехавшего на затылок платка мягкие волосы.

– Дура ты какая… Совсем глупая… Пугаешь только попусту… Это значит… Это когда же?

– Весной. В мае.

– В дороге, получается… – машинально сказал Илья. И осекся, увидев разом застывшее лицо жены. Она ничего не ответила, молча высвободилась из его рук и пошла к столу. Потом глухо спросила:

– Ты есть будешь или нет? Все остыло уже. Сейчас горячего положу.

Так вот, значит, чего она ревет… Илья сел за стол, сердито дернул на себя миску, которую Настя собиралась забрать. С досадой проговорил:

– Хватит выть. Никого не схоронила пока. Леший с тобой, подождем, пока опростаешься, а там поглядим. Лето длинное, успеем наших догнать. Да это точно в мае? А то сиди, дожидайся с тобой до Петровых дней…

Она снова грустно улыбнулась, вытерла последние слезинки.

– Не бойся. Все точно.

– Стехе говорила?

– Да.

Стеха была непререкаемым авторитетом, и Илья немного успокоился. В молчании он уничтожил все содержимое миски, даже не поняв толком, что ел, выпил стакан вина, поставленный Настей. И вдруг вспомнил:

– Настька! Совсем голову заморочила слезьми своими, я и забыл… У меня подарок есть!

– Да? – Настя отошла от печи. – Покажи!

Улыбаясь, Илья вытащил из-за пазухи забытый сверток, положил на стол, развернул. Фиолетовые аметисты блеснули таинственным розоватым светом, тускло заблестело золото.

– Вот, как ты любишь… Маленькие.

– Маленькие, да удаленькие, – испуганно сказала Настя, взяв в руки одну серьгу, и, повернув украшение к свету, принялась разглядывать его. – Илья, ты с ума сошел! Я же знаю, сколько стоит такое!

– Не на ветер ведь выбросил, – важно ответил он, уже видя, что Насте понравились сережки, и радуясь – угодил. – Надела бы.

– Ночь уже… – возразила она, но все-таки пошла к зеркалу. Через минуту вернулась: – Ну, как тебе?

– Мне что с ними, что без них – одинаково, – честно признался Илья. – Слушай, как бог такую красоту делает? Тут точно не без сатаны обошлось… У меня отец говорил: чем баба красивее – тем в ней черта больше сидит!

– Шутишь? – обиделась Настя.