Анастасия Туманова - И нет любви иной…

– Как это? – совсем растерялся он. Потом сообразил, опустил взгляд. Хмуро буркнул:

– А на самом деле где была?

– Да у тётки Карпы в Вишере сидела. Меня там никто не знает.

Илья закрыл глаза. Снова наступила тишина, прерываемая лишь свистом ветра в трубе. Потом коротко прошуршала ткань платья: Настя села на табуретку у стола. Илья перевёл дыхание. Не поднимая головы, пробормотал:

– Уйти мне?

– Как знаешь.

– А… ты?

– Я?.. – Не то всхлип, не то усмешка. – Что я… Видишь – реву опять, как дура. Иди уж сюда, проклятье моё… Видно, не судьба мне от тебя избавиться.

Илья, не вставая с пола, потянулся к Насте. Молча уткнулся в её колени, в тёплые складки старого домашнего платья. Вот и всё. Словно не было этих лет. Долгих шести лет.

– Не могу я без тебя, Настька… Не могу – и всё. Прости меня… если получится, конечно. Я своё отбегал. Согласна ещё со мной жить – останусь. Скажешь уйти – уйду. Думай, как лучше тебе.

Она погладила его по волосам. Снова всхлипнула.

– Ну, чего ты плачешь-то?

– Не знаю. А ты сам почему дрожишь? Успокойся, встань, по полу сквозит. Давай, давай, отцепись от меня, пока пополам не разорвал. Никто не отнимет. Не дал, чёртов сын, княгиней стать…

Она вдруг разрыдалась. Илья испуганно поднял голову – и увидел, что Настя не плачет, а смеётся, торопливо вытирая ладонью бегущие по щекам слёзы.

– Ну, что глядишь? Встань, говорят тебе! Не дай бог, из детей кто проснётся, увидит… – Настя насильно заставила его подняться, сесть на табуретку и быстро вышла из комнаты.

Через минуту она вернулась, прижимая к себе бутыль зелёного стекла и два стакана. Налила вина, поставила перед Ильёй. Он выпил. Настя налила ещё, он проглотил и это. Третий стакан налил себе сам, и лишь после него унялась противная дрожь, от которой тряслось, как в ознобе, всё нутро. Сидящая рядом Настя молча отпивала вино из своего стакана, и Илья чувствовал, не поднимая глаз, её пристальный взгляд.

– Совсем не берёт тебя, что ли? – серьёзно спросила она, когда он налил себе в четвёртый раз. – Может, водки принести?

– Не надо. – Илья отодвинул стакан, поднялся, заставил встать и Настю, притянул её к себе. Теперь уже вздрогнула она, пытаясь отстраниться.

– Ну что ты, Илья… С ума сошёл? Нам с тобой уж лет-то сколько? Ну, что ты делаешь, паскудник? Илья! Детей полон дом, внуков! Тьфу, каким был, таким и остался… Ж-жеребец ахалтекинский… Намучаюсь я ещё с тобой.

Он молчал, уткнувшись лицом в тёплые волосы жены. Потом не выдержал, спросил:

– Слушай… Тебе хоть хорошо со мной было когда-нибудь? Хоть на час? На минутку? Все говорят – мучилась только…

– Не знаю, – подумав, медленно сказала Настя. – Без тебя – мучилась, это точно. Отпусти меня, Илья. До утра, что ли, так стоять будем? Фу, как от тебя винищем несёт…

Настя высвободилась из его рук, отдёрнула занавеску, перегораживающую большую кухню на две части, и Илья увидел застланную лоскутным одеялом огромную кровать Макарьевны. Настя откинула одеяло, взбила подушки, разделась и легла.

– Задуй свечи, – услышал Илья её сердитый голос. – И иди куда хотел, скатертью дорога.

– Я к тебе хотел… – Илья дунул на свечи так, что одна из них вывалилась из подсвечника, торопливо стянул сапоги и, как был в одежде, полез под одеяло. В темноту, в тепло – к Насте.

Утром в окне сияло солнце. Открыв глаза, Илья с минуту не мог понять, где он находится, и озадаченно разглядывал низкий потолок, паутину в углу и солнечные пятна на домотканом половике. Затем повернулся, увидел рядом с собой Настю, её полураспущенную косу на подушке, чуть разомкнутые во сне губы. Скосив глаза, заметил на полу у кровати свою скомканную одежду, смущённо улыбнулся, вспоминая, как вчера в потёмках, яростно чертыхаясь, под Настин тихий смех сбрасывал рубаху со штанами, а пуговицы разлетались по всей комнате. Настя рядом заворочалась, сонно прошептала что-то, но глаз так и не открыла.

Из-за занавески доносились уютные домашние звуки: шарканье шагов, шелест юбки, тихий звон посуды. Поняв, что проснулась одна из невесток, Илья растерянно сел на постели, соображая, что теперь делать. Они ж его ещё девчонками видели, не вспомнят сразу. Вылези он сейчас из Настиной кровати – что подумают?.. Но в это время та, что возилась с посудой на кухне, вполголоса запела. Через мгновение Илья уже торопливо натягивал штаны и ругался, не попадая ногами в сапоги. В конце концов он отбросил их и вылетел на кухню босиком.

Дашка стояла спиной к нему, скребя над миской картошку. Услышав шаги, дочь обернулась, всплеснула руками, ахнула. Картошка упала на пол и покатилась под стол. Нож утонул в миске с водой. Илья увидел устремленные на него чёрные, ясные, чуть раскосые, испуганные и радостные глаза.

– Чяёри…

– Дадо! – Дашка кинулась к нему на шею.

– Ты видишь меня? Девочка моя, ты правда меня видишь?!

– Вижу… Я всё теперь вижу… Дадо… господи, отец… да как же ты… Как же ты…

Илья прижал дочь к себе, почувствовал, как колотится, лихорадочно бьётся у самой его груди Дашкино сердце, закрыл глаза. И вдруг ясно увидел звезду над степью. Одинокую зелёную звезду в чёрном небе. Ту самую, которую, как Илья думал, ему никогда не доведётся увидеть вновь.

Сестрёнка.

Вы, цыгане.

Девочка моя.

Господи.

Звёздочка.

Нецыган.

Барышников.

Давайте.

Ремень для стягивания хомута под шеей лошади.

Обращение к мужчине-цыгану.

Из рода Арапо? Московские?

Отец.

Этническая группа украинских цыган.

Нецыган.

Пошли Бог счастья большого.

Девчата.

По-цыгански.

Не по-цыгански.

Ребята.

Моя.

Пойте!

Хватит, прошу тебя.

Боже.

Какой цыган важный…

Тётя.

Давай, мальчик.

Убью, сукин…

Милая…

Илья задаёт этот вопрос, потому что имя Роза распространено среди крымских (татарских) цыган.

Девушку-нецыганку.

Я ухожу?

Убью! Смотри, как барин глядит!

Какой маленький, боже мой…

Боже мой, пропали!

Парень.

Евреев.