Анна Рэндол - Грехи девственницы

— Вам известно о статуе, стоящей в холле ее заведения? — Гейбриел пожалел об этом вопросе, едва только слова слетели с его языка. Просто он не мог смотреть на Мадлен и не представлять, как она позирует для нее.

А потом ему не нужно стало ничего представлять.

Мадлен запрокинула голову, закрыла глаза и приоткрыла рот.

Дьявол!

Потом она выпрямилась, смахнула с рукава невидимую пылинку, и Гейбриел заметил играющую на ее губах улыбку.

— О какой статуе вы говорите?

Гейбриел не выдержал и рассмеялся. Как ей это удавалось? Ведь еще мгновение назад он ужасно злился на нее.

— Это была ваша идея?

— Вы считаете меня самовлюбленной самкой? — Мадлен посмотрела на Гейбриела из-под полуопущенных ресниц. — Хотя я действительно посоветовала леди Афродите подвинуть ее ближе к входу. — Улыбка на губах Мадлен стала шире, а потом с них сорвался смех.

— Ой… — Ее веселость мигом улетучилась, и она прижала руку к животу.

Прежде чем она успела запротестовать, Гейбриел подхватил ее на руки.

— Я отнесу вас в постель.

— Вас поразила моя поза, да? А вот мне показалось, что выражение лица еще ни о чем не свидетельствует.

— У вас на все найдется язвительный ответ?

— Конечно. — Мадлен немного расслабилась, прижавшись щекой к груди Гейбриела. — Наверное, после всех этих разговоров о независимости я должна была воспротивиться подобному обращению. Но мне действительно было страшно думать о том, что придется добираться до спальни самой.

Гейбриел медленно дышал ртом, стараясь не обращать внимания на легкий аромат ванили, исходящий от волос Мадлен. И если он и прижал ее к себе немного сильнее, когда поднимался по лестнице, то лишь для того, чтобы не разбередить рану, а вовсе не из желания ощутить прикосновение шелковистых волос к своей коже.

Лучам полуденного солнца не удалось сделать темно-зеленые обои и ореховые панели спальни Мадлен менее гнетущими. Гейбриел положил женщину на край кровати. Теперь, когда ее жизни ничто не угрожало, трудно было оставить без внимания реакцию своего тела на нее.

— Позвольте я осмотрю шов. — Собственный голос показался Гейбриелу ужасно скрипучим.

— Вы готовы на все, чтобы увидеть меня обнаженной, не так ли? — Мадлен поморщилась. — Я делаю это бездумно. Все превращаю в намек. Слова по привычке формируются в фразы. Слава Богу, что мне не довелось встретиться с папой римским. Шок наверняка убил бы его.

За насмешливостью Мадлен скрывалось одиночество, и внезапно Гейбриела накрыло непреодолимое желание приласкать ее.

— Вы не хотите, чтобы я видел вашу наготу.

Мадлен еле заметно дернулась, и ее глаза расширились.

— Это не имеет значения. Дело в том, что я сказала бы то же самое кому угодно.

— И признались бы потом в этом?

Вздохнув, Мадлен закрыла глаза.

— Мне не нужна еще и головная боль. Просто разденьте меня.

Мысль о том, чтобы снять с Мадлен одежду для дела, показалась Гейбриелу менее тревожащей, чем мысль о том, что она разденется для него. Поэтому он начал расстегивать халат, легонько касаясь пальцами прохладных круглых пуговиц и мягкой ткани. Но даже на расстоянии от кожи Мадлен исходило манящее тепло. Гейбриел мысленно выругался, когда его пальцы задрожали.

Мадлен открыла глаза и поймала его руку.

— Неудивительно, что вам пришлось вчера разрезать на мне одежду. Я бы истекла кровью, если б вы стали ее расстегивать. Позвольте мне.

Кивнув, Гейбриел отвернулся к окну. По четыре стекла в каждом окне. Окон три.

Мадлен расстегнула пуговицы на груди, и полы халата медленно раздвинулись в стороны…

Всего двенадцать стекол. Одно стекло такого размера стоит сейчас пятнадцать шиллингов. Стало быть, общая сумма составит…

— Все. — В голосе Мадлен сквозила веселость, и поскольку Гейбриел сдержался, чтобы не наброситься на нее, он готов был позволить ей немного посмеяться над собой.

События прошлой ночи вымотали и опустошили его. Вряд ли реальность окажется такой же восхитительной, как его воспоминания, запечатлевшиеся в разгоряченном сознании. Ну не может женщина быть настолько безупречной…

— Дьявол! — На этот раз Гейбриел выругался в голос. Мадлен оказалась более чем безупречной. От желания у Гейбриела перехватило дыхание, лишая его возможности вздохнуть.

Она устала и испытывает боль. Гейбриел повторял эти слова словно заклинание, и только они помогали ему удержаться от соблазна схватить увенчанную розовым соском грудь Мадлен.

Он быстро размотал бинты. Рана начала затягиваться. Вокруг уже не было ни красноты, ни припухлости, поэтому он тщательно забинтовал ее снова.

— Я совсем не возражаю, чтобы вы видели меня обнаженной.

— Что? — Рука Гейбриела замерла.

— Я не ответила вам, когда вы спросили. Кроме того, прошлой ночью вы уже видели мою кавалерию.

— Кавалерию? — переспросил Гейбриел. Очевидно, он утратил способность не только строить предложения, но и понимать их.

Мадлен подмигнула, а потом многозначительно посмотрела на собственную грудь.

— Рвущуюся в бой, но совершенно бесполезную.

Вот уже второй раз за день с губ Гейбриела сорвался смех. Однако под напряженным взглядом Мадлен он тут же стих.

Ее дыхание вырывалось из полуоткрытых губ. Гейбриел смотрел на эти пухлые влажные губы до тех пор, пока чувство самосохранения не заставило его опустить глаза. Мадлен глубоко дышала, и ее груди слегка подрагивали, а соски тянулись навстречу Гейбриелу.

Молодой человек перевел взгляд на ее лицо. Мадлен все еще смотрела на него и наверняка видела, как он таращился на ее грудь.

Если бы сейчас что-то нарушило тишину в спальне, Гейбриел не заметил бы, как участилось дыхание Мадлен, и как она судорожно сглотнула.

Но в спальне царил полный покой.

Рука Гейбриела скользнула вверх, слегка коснувшись груди Мадлен. С ее губ сорвался тихий вздох удовольствия, и этот почти неслышный возглас доставил Гейбриелу гораздо больше радости, нежели дюжина сладострастных стонов.

Однако когда он продолжил неспешные ласки, бинт в его руке натянулся, вынудив его остановиться.

Ну что за черт! Куда делось его хваленое самообладание?

Гейбриел быстро закончил перевязку и запахнул полы халата.

— Гейбриел…

Стук в дверь оборвал Мадлен на полуслове.

— Мисс? — Кентербери просунул в образовавшуюся щель голову, увенчанную пером страуса. — Я рад, что вы отдыхаете. — Он протянул листок бумаги. — Ноутон прислал обновленный список.

Гейбриел взял листок из рук дворецкого, пробежал его глазами и замер. Кровь отлила от его головы, а потом хлынула назад с оглушительным шумом.

— Ну и кто на этот раз возглавляет список? — поинтересовалась Мадлен.

— Маркиз Нортгейт. — Гейбриел смял лист бумаги и швырнул его в камин, с наслаждением наблюдая за тем, с какой жадностью его пожирает огонь. — Мой отец.