Эдвард Радзинский - Князь. Записки стукача

Сколько раз потом я буду вспоминать эти слова!

– Ну а теперь наше предложение… Мы можем легально арестовать вас хоть сейчас! И никакая тетушка не поможет. Она несколько раз останавливала ваш арест. Но это было возможно только потому, что мы хотели побеседовать с вами с глазу на глаз… прежде чем вас арестовать… Или не арестовать. Кстати… – Он положил на стол письмо.

Это было письмо в Россию из-за границы – письмо мне от… Нечаева. В нем он подробно излагал историю нашего посещения кружка Ишутина, беседу с Бакуниным и посещение Маркса. В письмо была вложена прокламация, которую он просил меня распространить, «как мы об этом договорились».

– Это все ложь!.. Это у него теория такая – заставить правительство преследовать молодых людей! Он мне сам говорил, – надрывался я, – что только тюрьмой можно воспитать истинного революционера!

– А мы и не сомневаемся. Он разослал сотни таких писем. Он ведь деньги из бахметьевского фонда всё-таки получил. И на посылку подобных писем и прокламаций тратил. Так что воистину бумажный смерч пронесся над Россией… Человек он забавный. Надеюсь свидеться и поговорить с ним, но уже в Петропавловской крепости, в которой он будто бы сидел…

– Как это… будто бы?

– Никогда ни в какой крепости он не сидел. Никогда он не арестовывался. Это все выдумки, чтобы поражать воображение подобных вам молодых людей.

Я был потрясен. Усмехаясь, Кириллов продолжил:

– Хотя сидеть будет… надеюсь, с вашей помощью.

– Нет! Нет! – прокричал я.

– Тогда мы вас туда посадим, но уже с его помощью. Ведь мы обязаны реагировать на донос этого господина. – И тут он яростно закричал, подавляя меня внезапным криком: – Он – провокатор! Вы это понимаете? Скольких таких же молодых людей мы вынуждены сейчас арестовывать из-за него! Скольких он погубил и скольких ещё погубит. И вы смеете не хотеть помочь?! Он крепко лег на дно! Он чует! Мы не знаем, где он прячется. Мы даже не знаем, как он точно выглядит! У нас лишь словесные портреты. Но знаем, что у него кончаются бахметьевские деньги. И конечно, узнав, что вы в Женеве… он тотчас постарается связаться с вами! О чем вы немедля сообщите нам. Ну? Ну! Помочь Отечеству согласны?

– И тогда вы оставите меня в покое?

– Скорее всего да. Но решать будем мы, сударь…

Какой это был ужас! Я становился агентом полиции! Доносчиком, как мой несчастный отец!

Так говорил один голос. Но другой добросовестно возражал: «В конце концов, тебя выдал этот негодяй. Он убил человека, он совратил молодых людей и сбежал, оставив их на погибель. Он всего лишь вредное, очень опасное животное. Он не человек».

Кириллов поставил победную точку:

– И еще. Когда увидите негодяя, поглядите на его правую руку. На ней, как показали свидетели, глубокий рубец на пальце. Это несчастный студент Иванов, умирая, прокусил ему руку. Он трусливо его душил вместе с четырьмя молодыми идиотами, так похожими на вас прежнего.

Это злодейство позволило мне… согласиться!

Я приехал в Женеву. Остановился в прежнем отеле, много гулял по городу, обедал в прежнем ресторане – в городе. Только через неделю мне доставили его письмо.

«Милостивый государь! Лишь крайние обстоятельства заставляют меня вновь просить у вас помощи. Вы должны (должны!) прийти…» Далее был адрес кафе, где он назначил мне встречу.

Но я решил пока не сообщать Кириллову. Я пришел.

Нечаев отрастил усики. Он был в шляпе, сером щегольском пальто, с вечной орхидеей в петлице. Держал себя, будто ничего между нами не случилось. Рассказал, что был в Лондоне и Париже… Видел победу Парижской коммуны, но служить чужой революции не захотел. И потому отбыл из Парижа и без проводника («экономил деньги на революцию») перешел границу Швейцарии. Сказал, что, доведенный до отчаяния безденежьем, даже собирался организовать банду – грабить местных буржуа.

– Но старик пришел в ужас – запретил. Таковы все они, вонючие либералы, когда дело доходит до решительных шагов!

После чего я спросил его об убийстве Иванова.

– Читали слезливые газеты? Он собирался предать организацию. Всякий, кто нас предает… рано или поздно… – он провел рукой по горлу. – Так что и вам это следует запомнить. – И добавил подозрительно: – Кстати! Я думал, вы в России. Даже письмецо вам туда послал… – Он уставился на меня.

– Да нет, – равнодушно ответил я, – все это время я жил в Германии. Но сейчас собираюсь вернуться на родину.

Скажи он мне: «Не надо возвращаться!» – и я, пожалуй, все рассказал бы ему.

Но он промолчал, в глазах – насмешка.

– Что ж, счастливого пути! «Немытая Россия» наверняка ждет своего князя. – Он нехорошо улыбнулся и добавил: – Но перед отъездом, Ваше высочество, вы обязаны передать деньги на Революцию… – назвал серьезную сумму, и взгляд страшный, завораживающий.

Я обещал принести, но потребовал расписку в том, что это будет моя последняя услуга.

Он, усмехаясь, тотчас написал…

Когда он писал, я увидел его руку с очень глубоким рубцом на пальце … Я спросил его о нем.

– Ерунда, – бросил он, – злая собака, пришлось пристрелить. – И засмеялся.

Передав расписку, сказал:

– Где и во сколько будет встреча, вам сообщат завтра. Я теперь должен быть осторожен. Есть точное известие: в Швейцарию приехали ищейки русского правительства. Революционный Альянс постарается их пристрелить, как я ту собаку…

Поздно вечером ко мне в отель пришел молодой человек в штатском.

Это был некто Николич-Сербоградский, адъютант шефа жандармов графа Шувалова. Он сообщил мне известие: русское правительство представило полиции кантона свидетельства об убийстве Нечаевым студента Иванова. Теперь Нечаев являлся уже преступником уголовным (политических Швейцария не выдавала.) Президент Цюрихской кантональной полиции сегодня утром согласился помочь арестовать Нечаева и выделил восемь переодетых агентов полиции…

– Русские и швейцарские агенты расположились в доме рядом с вами. Они будут следить, куда вы направитесь, и всюду следовать за вами.

– Вы понимаете, если заметят, меня убьют, – сказал я.

Он улыбнулся:

– Это мы понимаем, и вас не убьют.

Утром за мной пришел человек Нечаева. Он объявил:

– Едете в Цюрих.

Мы отправились на вокзал…

В час дня я приехал в Цюрих. На вокзале мне передали записку.

Нечаев назначал мне встречу в предместье Цюриха, в харчевне Muller Cafe Haus, в два часа дня.

В два часа я сидел за столиком и ждал Нечаева.

Пятеро переодетых агентов, как я узнал потом, заняли соседние столики, остальные разгуливали снаружи…

В четверть третьего Нечаев вошел в харчевню.

Я кивнул. Моментально один из агентов поднялся, подошел к нему и сказал, что «должен передать ему несколько слов».