Барбара Картленд - Благоухающий Цветок

— Уверяю вас, что этого не произойдет! — улыбнулась Азалия.

Она почему-то подумала о лорде Шелдоне. Скорее всего, такой человек, как он, не должен страдать от морской болезни, как большинство пассажиров «Ориссы».

Как-то раз Азалия выглянула на палубу, чтобы глотнуть свежего воздуха, и увидела, что он стоит на носу корабля и смотрит на бурные волны.

Девушка поскорей ушла, сказав себе, что у нее нет никакого желания с ним встречаться. И все-таки, вспоминая о нем, сознавала свое лукавство, ведь ее мысли все время возвращались к их встрече в кабинете дяди, к тому единственному поцелую, который, казалось, до сих пор пылал на ее губах.

«Почему я так глупо себя вела?» — ужасалась она, лежа на узкой корабельной койке в своей крошечной каюте.

Глупо или нет, но забыть про случившееся и про то волнение, которое вызвал в ней поцелуй лорда, она была не в силах.

Кроме того, Азалия не могла не признать, что он — один из самых красивых и обаятельных мужчин, каких ей приходилось встречать.

В полку отца служило много статных офицеров, и, хотя она была в то время слишком юной, чтобы привлечь их внимание, она невольно любовалась их выправкой на параде и осанкой при верховой езде.

Ее отец был тоже хорош собой, и, когда он появлялся в неотразимом полковом мундире, в глазах матери неизменно зажигался огонек восхищения.

— Как ты привлекателен, дорогой, — услышала как-то раз девочка слова матери. — С тобой не сравнится никакой другой мужчина.

— Ты мне льстишь, радость моя, — ответил отец. — А уж что я думаю о твоей внешности, ты знаешь сама.

Он нежно поцеловал мать, а когда ушел, Азалия услышала подавленный материнский вздох, словно ей сразу же стало без него одиноко.

«Может, и я когда-нибудь влюблюсь?» — размышляла девушка, когда «Ориссу» швыряло с борта на борт.

Не успела она задать себе этот вопрос, как в ее сознании всплыли слова дяди: «Ты никогда не выйдешь замуж!»

Они прозвучали два года назад. Интересно, неужели он и до сих пор считает племянницу настолько непривлекательной, что уверен в ее печальной участи старой девы?

Азалия знала, что изменилась. Она не была такой красивой, как мать, — да это и невозможно! Но, несмотря на свою кожу, смуглую, а не нежно-розовую, как у близнецов-кузин, ей не верилось, что на свете не найдется человека, который ее полюбит.

Быть может, рано или поздно она встретит его, и тогда вместе они бросят вызов дяде.

Но одна лишь мысль об этом вызывала у Азалии панический ужас.

Сэр Фредерик был способен устрашить кого угодно, и она сознавала, что если он, как ее законный опекун, решил воспрепятствовать ее замужеству, то можно не сомневаться, что так оно и будет.

«А ведь мама всегда мечтала, что я буду счастлива», — с грустью подумалось ей.

Они иногда говорили о семейной жизни.

— Ты ведь очень сильно любишь папу, верно, мамочка? — спрашивала дочь.

— Я люблю его всем сердцем и всей душой, моя радость, — отвечала мать. — Когда-нибудь ты тоже полюбишь, и тогда поймешь, что ни деньги, ни положение в обществе не играют ровно никакой роли, если любишь по-настоящему.

В голосе матери, в появившейся на ее губах улыбке было нечто такое, отчего у Азалии затрепетало сердце. Она поняла, что матери удивительно повезло в жизни.

«Любовь — это красота, — говорила она себе сейчас, — красота, по которой я так тоскую, красота, которую я потеряла после того, как покинула Индию».

Азалия играла с детьми днем, а иногда спускалась в салон и по утрам. Постепенно море начало успокаиваться, воздух потеплел; корабль миновал Гибралтар и теперь уже плыл по Средиземному морю.

Страдавшие от морской болезни пассажиры постепенно стали приходить в себя, и как-то раз горничная сообщила Азалии, что они больше не могут позволять детям из третьего класса приходить в салон, расположенный на второй палубе.

После этого девушка все больше времени проводила в каюте у госпожи Чан. Они подружились.

— Как мне отблагодарить вас за доброту ко мне и к Цзянь Циню? — спросила как-то раз китаянка.

— Это вы добры ко мне, — ответила Азалия. — Я чувствовала бы себя такой одинокой во время плавания, если бы не навещала вас. — Помолчав, она нерешительно спросила: — Впрочем, мне все же хочется попросить вас об одном одолжении.

— Я буду рада сделать для вас все, что угодно! — с готовностью воскликнула госпожа Чан.

— Я мечтаю выучить китайский язык, — сказала Азалия, — только не знаю, с чего начать, и боюсь, что он окажется для меня слишком сложным.

— Я буду вас учить, — предложила госпожа Чан. — Уверена, что вы прекрасно справитесь.

— Нет, что вы! Я не это имела в виду! — торопливо ответила Азалия. — Мне вовсе не хочется вас затруднять. Просто я подумала, что, может, у вас найдется какая-нибудь книга или что-то вроде учебника, чтобы я смогла научиться хоть немного понимать язык.

— Я поговорю с господином Чаном. Подождите.

Госпожа Чан оставила Азалию с Цзянь Цинем и вскоре вернулась и радостно сказала:

— Пойдемте! Я вас познакомлю со своим супругом.

Азалия очень охотно направилась за ней. Ей давно хотелось посмотреть на господина Чана, узнать, что это за человек.

Госпожа Чан провела ее в кабинет мужа, находившийся между двумя спальнями.

Там в удобном кресле восседал китайский торговец. Выглядел он в общем-то так, как девушка и ожидала.

В национальном китайском халате из дорогой ткани, на ногах удобные туфли без задника. На голове маленькая круглая шапочка, а падавшая на спину косичка была довольно толстой и почти такой же белой, как и борода.

Азалия также отметила тонкие черты его лица, но не успела она бегло оглядеть господина Чана, как тут же смутилась, поскольку его супруга опустилась перед ним на колени и склонила голову на руки.

— Досточтимый супруг, — сказала она по-английски, — смеет ли твоя скромная смиренная супруга представить тебе милостивую и благородную английскую леди?

Господин Чан поднялся и отвесил поклон, спрятав руки в широкие рукава. Азалия сделала реверанс, хоть и сознавала, что тетка не одобрила бы такой вежливости по отношению к китайцу.

— Из слов моей супруги я понял, что она и мой сын Цзянь Цинь в большом долгу перед вами, мисс Осмунд, — произнес он на почти безупречном английском языке.

— Господин Чан, для меня было большой радостью помочь немного вашей супруге, когда она занемогла.

— Женщины — плохие мореходы, — изрек господин Чан. — Не соизволите ли присесть, мисс Осмунд, на это жалкое и недостойное вас кресло?

Азалия понимала, что китайский этикет требует преуменьшения достоинств собственности говорящего, но улыбнулась про себя при мысли о том, как недовольны были бы владельцы «Ориссы», услышав такой отзыв об их роскошных мягких креслах.