Шерри Томас - Любовь против правил

— Водород легче воздуха, верно? Как же мы спустимся?

— Ах, очень разумный вопрос, мадам. Внутри оболочки, наполняемой водородом, имеются две воздушные секции, которые можно заполнять и опорожнять по желанию. Когда они заполнены, общий вес аэростата немного превышает подъемную силу водорода, и мы медленно снижаемся.

Милли вопросительно посмотрела на Фица.

— Ну что же, летим? — спросил он. — Но вы должны поспешить с решением. Иначе мы не сумеем достичь берегов Англии до темноты.

— В таком случае давайте поторопимся, — ответила она со вздохом.

Как только они расположились в корзине, которую месье Дюваль называл гондолой, его помощник принялся выбрасывать мешки с землей за борт, в то время как месье Дюваль заводил электродвигатель. Пропеллеры начали вращаться, сначала медленно, затем в полную силу.

Корзина поднималась так постепенно, что Милли, поглощенная тем, как ловко месье Дюваль управляется с многочисленными ручками и вентилями, даже не замечала этого, пока они не оказались в трех футах над землей.

— Последний шанс спрыгнуть, — пробормотал Фиц.

— То же самое относится к вам, — сказала она.

— Я не боюсь упасть в пролив.

— Хмм. Я не горю желанием это сделать. Но если спрыгну сейчас… — она посмотрела вниз на заметно отдалявшуюся землю, — наверняка переломаю руки и ноги. В то время как, вполне возможно, мне и не придется плавать.

— Вы умеете плавать?

— Нет.

— Значит, вы сознательно рискуете жизнью, ввязавшись в это безумное предприятие.

— Я верю, что со мной все будет в порядке, если вы рядом.

Фиц несколько мгновений молча смотрел на нее, словно не зная, что сказать, затем улыбнулся:

— Ну что ж, у меня есть компас на часах. Если мы свалимся в воду, я буду знать, в каком направлении толкать гондолу.

Туман. Милли совершенно забыла о тумане.

Над ними синело чистое небо, под ними простиралась французская равнина с разбросанными по ней небольшими деревушками и крошечными фигурками пасшихся на лугах овец и коров. Ребятишки указывали на их аэростат и махали руками. Милли махала в ответ. Двое мальчишек швырнули в них камни, которые, конечно же, упали, не долетев. Фиц рассмеялся и прокричал что-то, что было похоже на французский язык, но не содержало ни единого слова, известного Милли из ее уроков.

Аэростат продолжал подниматься. Животные теперь уже стали размером с булавочную головку. Земля выглядела как топографическая карта, сложенная из участков различных оттенков зеленого и коричневого.

— На какой мы высоте? — спросил Фиц.

Месье Дюваль взглянул на приборную доску.

— Столбик барометра опустился почти на два дюйма. Мы поднялись почти на полторы тысячи футов — в полтора раза выше Эйфелевой башни — и все еще поднимаемся.

Спустя некоторое время Фиц заслонил ладонью глаза.

— Я уже вижу туман. Мы приближаемся к берегу?

— Да, месье.

Туман был самым впечатляющим зрелищем из всех, что Милли довелось видеть. Сплошное море облаков под ними, на которое аэростат отбрасывал продолговатую тень. Плотные языки тумана вырывались на поверхность, закручиваясь и сплетаясь, образуя подвижные области со своими собственными течениями. И лучи солнца, клонившегося к западу, превращали эти пики и хребты в горы золота, как будто воздушным путешественникам была дарована экскурсия по сокровищнице самих небес.

Фиц накинул свой плащ на плечи Милли.

— Изумительное зрелище, не правда ли?

Она украдкой взглянула на него.

— Да, — сказала она. — Во всех отношениях.

— Я когда-то надеялся, что после женитьбы меня ждут приключения… И оказалось, что так оно и есть. — Не отрывая взгляда от тумана, Фиц обвил рукой плечи Милли. — Если сегодня с нами все-таки что-нибудь приключится, знайте: я очень рад тому, что из всех претенденток, на которых меня могли женить четыре года назад, это оказались вы.

Иногда Милли задавалась вопросом: как бы могла сложиться ее жизнь, если бы ей предоставили выбор в вопросах замужества? Теперь она точно знала, что не было бы никакой разницы. Потому что она выбрала бы тот самый путь, который привел бы ее именно к этому моменту. Она собрала всю свою смелость и обвила рукой его талию.

— Я чувствую то же самое, — сказала она. — Я рада, что вы рядом со мной.

Было еще достаточно светло, и месье Дюваль благополучно посадил свой аэростат на пустом поле, вызвав переполох в нескольких деревнях Суссекса. Милли с Фицем прибыли в Лондон к полуночи.

Всю следующую неделю Милли провела у постели матери. Сначала казалось, что миссис Грейвз чудесным образом поправляется, но надежды Милли рухнули, когда ее состояние ухудшилось.

Миссис Грейвз постоянно пребывала в полубессознательном состоянии. Иногда она приходила в себя и оставалась в сознании достаточно долго, чтобы поесть и обменяться приветствиями с Милли. А иногда снова впадала в забытье, прежде чем успевала что-то сказать.

Сестры и кузины миссис Грейвз по временам сидели с Милли в течение дня. Фиц каждую ночь проводил рядом с ней. Они почти не разговаривали этими долгими ночами, дремля каждый в своем кресле, но его присутствие служило для нее источником неизмеримой поддержки.

Однажды утром, когда Фиц вышел позавтракать, миссис Грейвз пришла в себя.

— Мама! — Милли вскочила со своего места. Она поспешно схватила стакан с водой, припасенный на тумбочке, и с чайной ложечки напоила мать.

— Милли, — слабо прошептала миссис Грейвз.

Милли неожиданно для себя расплакалась.

— Мне так жаль. Прости меня.

— Это ты прости меня за то, что покидаю тебя гораздо раньше, чем намеревалась.

Милли могла бы возразить, но они обе знали, что миссис Грейвз не много времени осталось провести на этом свете. Она вытерла глаза.

— Это несправедливо. Ты должна была жить долго, как королева.

— Любимая моя, я прожила замечательную, завидную жизнь. То, что она оказалась короче, чем мне бы хотелось, еще не повод жаловаться. Бог был милостив ко мне.

Она закашлялась. Милли протянула ей ложечку микстуры. Мать тяжело дышала, но оттолкнула лекарство, предложенное ей Милли.

— Нет, дорогая, единственная несправедливость в том, что мы с твоим отцом потребовали от тебя отказаться от собственного счастья ради того, чтобы могли иметь внука, который когда-нибудь станет графом.

— Я вовсе не несчастна. — Милли поколебалась. Она никогда не говорила вслух о тайнах своего сердца. — Я не хотела бы выйти замуж ни за кого, кроме Фица.

Миссис Грейвз улыбнулась:

— Он прекрасный молодой человек.

— Самый лучший… как и ты, мама.

Миссис Грейвз коснулась все еще влажной щеки дочери.

— Помнишь, что я сказала тебе много лет назад? Мужчине, который получит твою руку, несказанно повезет. Однажды он прозреет.