Барбара Картленд - Оттенки страсти

Последовал пространный перечень всевозможных промахов и упущений неведомой леди Блэнкни, то и дело перемежающийся восклицаниями типа: «Но она – просто душка», «Очень мила» – и прочее.

Получив разрешение удалиться, Мона пошла к себе наверх. В спальне она застала Аннет, которая все еще возилась с баулами, распаковывая вещи. Мона обвела взором уютную комнату, знакомую ей с детских лет. Спальня соединялась с небольшим будуаром, декорированным с несомненным художественным вкусом. В будуаре хранились детские сокровища Моны, которые рачительно сберегла для нее Аннет: любимые детские книжки, преимущественно сказки, выстроились в ряд на книжной полке, а в углу, на своем привычном месте, посверкивая глазами-бусинками, восседал ее любимый плюшевый мишка. Мона взяла любимую игрушку в руки: плюш поблек и кое-где протерся от времени.

– Ах, Тедди! – прошептала она, нежно целуя мишку в нос и усаживая на прежнее место. – Я уже выросла, а взрослой барышне не пристало играть с плюшевыми мишками.

Внезапно ее охватило волнение: новая жизнь уже началась. Как-то она сложится! Ведь впереди столько всего захватывающе интересного. Целый мир лежит перед ней, ее ждет масса открытий! И начнет она с Лондона!

И все же невероятно: она – взрослая. Какие смешанные чувства вызывает в ней это пока еще новое для нее ощущение. Жила-была девочка, играла себе беззаботно изо дня в день, вечерами засыпала сладким сном, который не нарушали никакие тревожные мысли и переживания. И вдруг все так круто и в одночасье изменилось, словно и не было всех этих безмятежно прожитых лет. Девочка выросла, и кто знает, какие испытания приготовила ей судьба.

Утешает лишь то, что маятник судьбы может качнуться в любую сторону и преподнести не только горе, но и счастье, не только суровые будни, но и радость веселых праздников.

Размышления Моны были прерваны неожиданным появлением Чарльза. Одет, как всегда, с иголочки, лощеный, выхоленный, ее братец действительно был неотразим, как свято верила мать. Во всяком случае, улыбка Чарльза обезоруживала мгновенно.

– Привет, Мона! – он рассеянно поцеловал сестру в щеку. – Вот это да! За прошедший год ты стала совсем взрослой барышней! И, ей-богу – самой настоящей красавицей! На месте нашей мамочки я бы держал ухо востро. Ты в два счета сорвешь с ее головы лавровый венок победительницы. Старушку это может здорово огорчить.

– Перестань, Чарльз! Как ты можешь говорить такие вещи! – запротестовала Мона, но невольно рассмеялась его шутке.

Они поболтали немного о том о сем, обмениваясь дежурными фразами, как это водится между родственниками, которые росли не вместе, а потому при встрече испытывают некую неловкость, не зная, о чем говорить.

– Послушай, Мона! – сказал Чарльз после минутной паузы. – Ты ведь собираешься сегодня на этот танцевальный вечер, не так ли?

Мона молча кивнула.

– Вот и прекрасно! Тогда у меня есть к тебе одно небольшое дельце! Пожалуйста, передай эту записку Милли Кингстон, то есть, я хотел сказать, леди Миллисент Кингстон. Тебе любой сразу же укажет ее. Такая высокая темноволосая девушка, хорошенькая, похожая на резвую лошадку. Если она станет расспрашивать обо мне, скажи, что я валяюсь в постели с температурой. Дескать, подхватил простуду. Я так и написал в записке, успокоил, как мог. Ничего страшного, и смерть мне не грозит, но, увы! К моему величайшему огорчению, я не смогу присутствовать на вечере и наслаждаться радостью общения с прелестной Милли.

– Но Чарльз, – робко начала было Мона, несколько сбитая с толку натиском брата, но тот уже был на пороге.

– Прощай, Мона! У меня срочная встреча в театре «Водевиль». И пропуск через служебный вход, – добавил он, уже исчезая за дверью.

Мона озадаченно уставилась на конверт, который продолжала держать в руках. На нем размашистым почерком было написано имя той, кому она должна была его вручить. Пожалуй, более опытный человек легко мог бы составить себе представление о характере писавшего уже по одному почерку.

Корявые буквы, прыгающие в разные стороны, выписаны без всякого нажима, чернила в некоторых местах расплылись и подтекли. Общее впечатление полнейшей небрежности, переходящей в неряшливость.

Но Мона не успела толком поразмыслить над непонятными эскападами брата, поскольку в комнату вошел лакей. И принес записку от сэра Бернарда. Отец приглашал дочь к себе в кабинет, если та, конечно, не очень занята. Обрадованная Мона тотчас же помчалась в холл, откуда по длинному коридору проследовала в личные апартаменты отца. В этой половине дома находился его кабинет и гостиная, где он обычно отдыхал в полном одиночестве, отгородившись от остальных обитателей дома. Потревожить уединение отца всегда считалось верхом непослушания, приравнивалось едва ли не к смертному греху и каралось соответственно. Удобные кожаные кресла, обилие книг, массивный письменный стол, заваленный кипами бумаг: все свидетельствовало о том, что это сугубо мужская территория, куда женщинам вход категорически воспрещен.

Когда Мона вошла в кабинет, отец стоял у камина. Сэр Бернард был все еще очень красив. Вот только выражение лица стало иным. Беспечность и веселая жизнерадостность уступили место суровому и даже несколько угрюмому взгляду. У отца был усталый вид, он, как всегда, слишком много работал. К тому же по вечерам достойный член парламента довольно часто прикладывался к бренди, чтобы сохранить ясность ума, засиживаясь за бумагами допоздна, и это тоже начало сказываться на его наружности.

Сэр Бернард очень любил дочь, скучал по ней все годы разлуки, а потому искренне обрадовался тому, что она, наконец, вернулась домой. Пожалуй, он единственный из всех членов семьи встретил дочь с любовью и радушием. Она тоже бросилась к нему навстречу и обвила за шею руками. Как здорово, что у нее такой замечательный отец! Ей так много хочется с ним обсудить. Они тут же устроились в креслах у камина, и потекла беседа, непринужденная, по-домашнему доверительная, с веселыми шутками и подколами. Время летело незаметно, точнее, они вообще не замечали его.

Отец и дочь и вправду были очень похожи. Но красота отца была мужественной, свидетельствовала о силе его характера, а потому привлекала не только женские, но и мужские сердца. А Мона с ее утонченной хрупкостью и изысканностью казалась почти неземным созданием.

– Ну, как поживают твои избиратели? – поинтересовалась она у отца несколько шутливым тоном.

– Живут себе в мире и согласии, – серьезно ответил отец. – А вот страна, напротив, просто в ужасном положении. И самое обидное, что представители правящего класса пальцем о палец не ударили, чтобы изменить что-то в лучшую сторону. По правде говоря, мы просто на краю бездны и в любой момент можем рухнуть в пропасть. Но высшее общество категорически отказывается понимать реальность этой угрозы. Для людей света приемы, коктейль-пати и всякого рода сплетни и скандалы много важнее, чем благосостояние страны.