Эшли Марч - Неотразимая графиня

— Нет, — прервала ее Лия тихим дрожащим голосом, ненавидя себя за то, что все еще старается угодить матери — быть покорной и благоразумной маленькой мышкой. — Мне не нужен муж. Более того, я считаю, что мне куда лучше без него. И прошу прощения, но мне также не нужно, чтобы моя мать диктовала каждый мой шаг, говорила мне, что я должна есть, когда спать и какие платья носить.

Пронзительный вызов последних слов повис в воздухе, и эхо ее гнева было громким и дерзким.

Аделаида молча смотрела на нее, глаза Беатрис расширились от ужаса. Лия чувствовала прилив удовлетворения, хотя ее голова дрожала, шпильки чепца впились в кожу. Она встретила взгляд матери. Когда она заговорила снова, ее убежденность не требовала повышенного тона, а голос был спокойный и холодный.

— Может быть, мне всего двадцать лет, но я не ребенок и не наивная дурочка. Я вдова, мама, замужество научило меня многому, теперь я знаю, что в состоянии управлять своей собственной жизнью.

Лия ждала, тишина стояла такая, что ее дыхание вырывалось из груди почти как в агонии. Прошла минута-другая, и лицо Аделаиды приобрело выражение безмятежности. Медленно поставив чашку на блюдце, она поднялась.

— Пойдем, Беатрис. Твой отец беспокоится, почему нас нет так долго.

Она повернулась к двери, ее спина оставалась такой же прямой, как несколько лет назад. Беатрис молча последовала за ней.

Сжав губы, Лия следила за их уходом. Минуты прошли, она услышала их шаги внизу в холле и ждала, когда услышит звук отъезжающей кареты.

Она была уверена, что мать ждет, не бросится ли она за ними, умоляя о прощении.

Послышался стук копыт по булыжной мостовой. Лия сняла с головы вдовий чепец.

Она провела почти два года как послушная, образцовая жена и оставалась ею, даже узнав о неверности Йена. Теперь пришло время прекратить играть роль послушной, образцовой дочери.

На следующий день доктор виконта Реннелла дал ей ответ: нет, она не беременна. Ребенка не будет.

И всю последующую неделю, а может быть, даже больше Лия без труда чувствовала себя безутешной вдовой.

Себастьян постучал и отступил на шаг. Странное чувство — прийти с визитом в дом Йена, зная, что не найдет его там. Он был не менее удивлен, получив от Лии Джордж сообщение с просьбой о встрече, но все же пришел, с неохотой покинув собственный дом.

Прошло три месяца после смерти Анджелы, но Генри по-прежнему спрашивал о ней. Себастьян предоставил няне мальчика сообщить ему о смерти Анджелы, но Генри, по-видимому, не понял. Он надеялся, что ребенок полутора лет сразу забудет мать, но когда Себастьян входил в детскую, Генри всегда бросал игрушки и, улыбаясь, заглядывал за его спину в поисках матери.

Себастьян вздрогнул, когда слуга широко распахнул входную дверь и пригласил его войти. Протянув визитку, он сказал:

— Я думаю, миссис Джордж ждет меня.

Слуга поклонился:

— Конечно, милорд. Прошу вас, следуйте за мной.

Вместо того чтобы проводить его в одну из гостиных, как ожидал Себастьян, слуга провел его вверх по лестнице на второй этаж, прямо к апартаментам хозяев. Когда они остановились на лестничной площадке, Себастьян услышал голос Лии, сильный и чистый и такой не похожий на мягкий, приглушенный голос Анджелы.

— Это на благотворительность. Нет-нет, не полосатый, пусть сначала оценит дворецкий. И эту шляпу с красной лентой. Боже мой, зачем одному человеку столько шляп?

Слуга остановился, прежде чем войти в спальню хозяина.

— Граф Райтсли, мадам.

В комнате мгновенно воцарилась тишина, и Себастьян подумал, что она забыла о приглашении. И затем услышал:

— О, конечно. Пожалуйста, входите, милорд. Минутку…

Остановившись на пороге, Себастьян заглянул внутрь. Видимо, эта комната когда-то была спальней, но сейчас скорее напоминала большую гардеробную. Жилеты, сюртуки, гора шляп, брюки — все разновидности мужской одежды были разложены отдельно в зависимости от своего назначения, что-то лежало на постели, что-то на стульях перед камином, а многое просто на полу. Пока он наблюдал, короткая вереница горничных и слуг вышла из гостиной, причем каждый держал в руках охапку одежды. Они сваливали ее в ногах постели — единственном незанятом месте в комнате.

Миссис Джордж подошла к концу кровати, она держала в руках высокую пирамиду из шляпных коробок и, чуть склонив голову набок, смотрела под ноги. Бросив коробки в центр новой кучи, она оглянулась и, отряхнув руки от пыли, присела в поклоне:

— Милорд.

Зачем он посоветовал ей отказаться от вуали? Ее глаза блестели, Боже мой, даже сияли, а на щеках горел румянец, губы изогнулись, их уголки привычно приподнялись.

Себастьян предпочел бы слезы. Поток слез.

— Вы больше не носите вдовий чепец? — спросил он.

Она поморщилась.

— Ну разумеется, вы не могли не сказать этого. Я решила, что это не обязательно. Я ношу траур и думаю, платья достаточно, а вдовий чепец только бы заставлял меня чувствовать себя лошадью в шорах. Более того, я у себя дома и никто, кроме слуг, не видит меня. И кроме вас. — Она замолчала, уголки ее губ вновь приподнялись в забавной гримасе. — Надеюсь, я не оскорбила ваши чувства, милорд?

Конечно, она не была искренней. Ничто в ее внешности или тоне не могло убедить его, что его мнение хоть что-то значило для нее.

Просто она была чертовски счастлива. Нечто новое за эти три печальных месяца. Его слуги, брат, другие лорды в парламенте — каждый ходил вокруг него на цыпочках, осторожно, стараясь не говорить громко и не смеяться в его присутствии. Только Генри смел улыбаться ему, его детская невинность защищала Себастьяна от отчаяния, которое поселилось в их доме и во всех его обитателях.

Но Лия Джордж не была ребенком, которому далеко не все следует знать. И даже если она раньше знала о романе своего мужа, даже если она презирала Йена за это, ей следовало, по крайней мере, печалиться. Если не из-за его смерти, то хотя бы из-за того, что он предал ее. Печалиться по поводу той неожиданной перемены, которая случилась в ее жизни. Из-за того, что теперь она не могла носить что-то иное, кроме черного, как не могла посещать из-за траура балы, приемы и музыкальные вечера. Господи, хотя бы потому, что долго не сможет улыбнуться на людях.

— Я вижу, вы наводите порядок? — спросил Себастьян, выразительно приподняв бровь и игнорируя ее вопрос.

Никто из его слуг не смел зайти в комнату Анджелы, и даже он сам еще ни разу не отважился зайти туда. Искушение посидеть там, впитывая ее запах, притворяясь, что она скоро войдет, как будто ничего не случилось, было слишком сильным. Таким же сильным, как искушение разрушить все и сжечь все воспоминания.

Ясно, что Лия не испытывала подобных чувств.