Эшли Марч - Неотразимая графиня

Лондон, апрель 1849 года

Как и на протяжении многих других ночей, Лия лежала без сна на большой кровати и, глядя на балдахин над головой, следила за причудливой игрой света и тени, которую создавало пламя камина. Непрерывный шум дождя и завывания ветра нарушали привычную тишину.

Комнату на мгновение осветила вспышка молнии, и Лия затаила дыхание, глядя на освещенные цветы на балдахине, сотканные из серебристых нитей. И даже когда спальня тонула в темноте, она могла перечислить каждую деталь этой огромной кровати в стиле рококо: витые столбики красного дерева, резной карниз в виде пальмовых листьев и, конечно, драпировка из роскошного темного бархата; ножки кровати в виде львиных голов и куполообразный балдахин. Когда молния сверкнула в очередной раз, Лия постаралась дышать ровно, ожидая раскатов грома.

Она представляла себе женщин, которые до нее обитали в этой спальне: мать ее мужа и его бабушку. Неужели и они вот так же лежали в одиночестве на этой роскошной кровати и так долго смотрели на балдахин, что им начинало казаться, будто они видят его вышитые ленты и цветочные гирлянды, мерцающие серебряные нити и розы, которые казались совершенно черными в темноте? Проходил час за часом, а они воображали, что видят каждый стежок, что способны сосчитать их все и тут же забыть число, когда внезапные звуки в холле нарушат тишину, возвращая их к действительности и заставляя замереть в ожидании.

Ее сердце гулко стучало, пока она ждала, когда эти звуки превратятся в шаги, направляющиеся вверх по лестнице, а точнее, в уверенную, свободную походку Йена. До чего же она была глупа когда-то, обожая его походку, его улыбку, золотистый блеск выгоревших на солнце волос… все в нем. Но еще глупее была сейчас, боясь, что он войдет в ее спальню, хотя знала, что он с легкостью принял ее просьбу не беспокоить ее, стоило сослаться на головную боль. Возможно, даже был рад этому.

И сейчас, слушая шаги, она неподвижно лежала в постели: ни справа, ни слева, а именно посредине, как будто небольшое пространство с каждой стороны могло оттянуть момент, когда он ляжет рядом с ней и начнет гладить ее грудь скупыми движениями. По крайней мере, он мог бы избавить ее от этого.

Дыхание Лии участилось, когда шаги раздались в коридоре. Нет, это не ее муж. Она вздохнула с облегчением. Эти шаги слишком поспешные и короткие. Ее взгляд снова обратился от двери к потолку над головой, пальцы, сжимавшие покрывало, расслабились. Она снова начала считать стежки.

Один, два, три, четыре…

— Мадам?

Взгляд Лии остановился на широкой ленте, и она взглянула туда, откуда раздавался голос экономки.

— Миссис Джордж? Извините, что беспокою вас, но…

— Нет-нет, ничего страшного, — отозвалась Лия.

Отбросив простыни в сторону, она поспешила навстречу экономке. Что угодно, лишь бы оставить эту ненавистную постель. Она уже открыла дверь в коридор и протянула руку, чтобы пригласить миссис Кембл в комнату, когда замерла, пораженная странным выражением лица экономки. Куда ушла ее обычная приветливость? Сейчас это было лицо, изрядно потрепанное временем, каждая морщинка, став глубже, подчеркивала возраст. Брови сдвинуты на переносице. Зубы покусывают нижнюю губу, дрожащие руки сжаты под грудью… Миссис Кембл, подняв глаза, посмотрела на Лию:

— Простите, мадам. Произошел… несчастный случай.

Лия заморгала. Казалось, что рот экономки двигался в странно замедленном ритме, как если бы каждое слово давалось ей с трудом.

— Несчастный случай? — повторила она.

И, произнеся эти слова, она уже знала, что он погиб.

— Да… мистер Джордж…

Казалось, они смотрели друг на друга невероятно долго, и Лия подумала, что могла бы сосчитать сотни стежков.

Наконец она произнесла эти слова. Не как вопрос, как утверждение.

— Он умер.

Миссис Кембл кивнула, ее подбородок задрожал.

— О, моя дорогая, мне очень жаль. Если что-то…

Умер. Йен, ее муж. Его больше нет. Никогда больше она не будет лежать ночью без сна, ожидая возвращения мужа от любовницы. Никогда больше не услышит его шаги, не будет считать стежки, не будет терпеть его мучительные чувственные ласки.

Он умер.

И Лия, которая поклялась больше никогда не плакать из-за него, ухватившись за юбки экономки, сползла на пол и, стоя на коленях, зарыдала.

— Ладья к королеве. Шах.

Себастьян кивнул, продолжая всматриваться в причудливый танец теней от камина на остатках своей белой армии. Он подвинул одинокую пешку вперед.

Его брат тихо выругался про себя и сделал ход слоном, подвинув его к королю Себастьяна.

— Шах и мат. Полное поражение. Черт побери, Себ, ты хотя бы понимаешь, что проигрываешь?

Оторвав взгляд от шахматной доски, Себастьян лениво приподнял бровь:

— Да. И думаю, ты должен быть счастлив.

Джеймс смахнул с доски шахматные фигуры и начал их расставлять снова.

— Я был бы счастлив, если бы ты выбрал роль повеселее, чем печальный любовник. По крайней мере, притворись, что замечаешь мое присутствие. Прошло всего лишь полдня.

Четырнадцать часов, подумал Себастьян, вертя белую королеву в руках.

Драгоценные четырнадцать часов прошли с тех пор, как Анджела уехала в их загородное имение в Гемпшире, но он уже сходил с ума. За три года их брака они провели всего несколько ночей врозь. Даже при том, что их любовная близость стала редкой с тех пор, как она заболела осенью, он все еще не мог отвыкнуть от привычного уклада домашней жизни: сидеть вместе перед камином, наблюдать, как она расчесывает свои волосы, и обсуждать события последних дней. Если ей нездоровилось, то они ограничивались поцелуем на прощание перед ночью и расходились по своим спальням.

Джеймс, прервав построение своего черного войска, сделал паузу и поставил последнюю фигурку на доску.

— Четырнадцать часов… я полагаю, ты даже знаешь, сколько это будет минут и секунд?

Чуть улыбнувшись, Себастьян поставил королеву на отведенный ей квадрат и так и не взглянул на часы на камине. Вместо этого потянулся к конверту, который вытащил из кармана. Ему не надо было разворачивать письмо, он уже читал эти слова дюжину раз, чтобы запомнить те несколько предложений, что она написала.

Если бы он вздохнул поглубже, то мог бы почувствовать запах ее духов, который шел от листка бумаги, — тот же самый аромат мыла, которое она использовала, принимая ванну.

Лаванда и ваниль.

Воспоминания окутали его, теплые, приятные и волнующие. Прошло много времени с тех пор, как Анджела позволяла ему присутствовать в туалетной комнате, когда принимала ванну, но Себастьян все еще помнил запах лаванды и ванили на ее обнаженном теле и то, как вода переливалась через край, когда она отбивалась от его рук.