Маргарет Джордж - Между ангелом и ведьмой. Генрих VIII и шесть его жен

Я предпочел воздержание. И теперь понимаю тех, кто утверждает: оно способствует усилению самосознания и самоконтроля. В течение шести лет — подумать только! — я вел монашескую жизнь и в течение этого времени стал другим человеком, более решительным, умеющим справляться со своими чувствами. Научившись владеть собой, я обрел большое влияние на других, иными словами — новое могущество, которым должен обладать истинный король.

Мы с Анной ежедневно гуляли в садах, частенько захаживая в одну беседку, которая ей очень нравилась. Она любила пройтись по сумрачной виноградной галерее, густо увитой резной зеленой листвой и пронизанной солнечными лучами, которые сплетались в изумрудное кружево.

При наших встречах мне так хотелось заключить ее в объятия и погладить блестящую гладь агатовых черных волос, что я едва сдерживал свои порывы. Но чувство долга останавливало меня.

Ради приличия Анна настояла, чтобы внешне мы поддерживали прежние отношения: я играл роль супруга Екатерины, а она — незамужней девицы на выданье. Ее положение было куда веселее моего. Ей полагалось щебетать с поклонниками, а мне — держаться рядом с внешне степенной, но на самом деле глубоко возмущенной Екатериной.

Между тем в своих покоях она упорно строчила тайные письма племяннику, императору Карлу, умоляя о помощи, — эти послания, разумеется, по моему приказу перехватывали и их копии подшивали в архив. В попытках защитить наш брак она проявила безрассудную смелость, призывая иноземные силы! Екатерина притворялась настоящей англичанкой, но ее поступки опровергали это. Она считала, что Карл может вмешиваться в дела Англии и что я отступлю перед его имперской волей.

Со своей стороны, я тоже упорно шел по ложному следу, пытаясь добиться от Папы признания исходной незаконности моего брака. Кроме того, наши многочисленные посредники отправились в Рим, дабы получить дозволение на завершение процесса в Англии, и потерпели неудачу. Папа Климент не имел намерения передавать кому-либо свои полномочия. Он настаивал, что такое дело может быть решено только в Ватикане.

Проводя в ожидании долгие месяцы, я постоянно видел Анну, пламенный предмет моей страсти, в окружении красивых молодых людей… и в том числе ее кузена, Томаса Уайетта.

Во всех прочих отношениях Уайетт мне нравился. Я ценил его как талантливого поэта. Вдобавок он имел способности к дипломатии и музыке. Но он уже обзавелся женой, и посему ему незачем было добиваться чьей-то благосклонности. К тому же странно искать внимания кузины. Анна уверяла, что они выросли вместе в Кенте. Мне не нравилось, однако, как братец с сестрицей поглядывали друг на друга. Они вели себя неподобающе.

Я хорошо помню (хорошо помню? Да я просто не в силах вычеркнуть это воспоминание из памяти!) чудесный майский день — прошло около года после дурацкого «суда» Уолси, и мои сердечные желания оставались все так же далеки от исполнения. Придворные собрались покатать шары. На ровно подстриженной лужайке установили множество деревянных кеглей, и мужчины состязались в бросании тяжелого шара, стремясь сбить как можно больше аккуратно установленных фигур. Екатерина восседала в резном кресле, точно шахматная королева, и даже Брэндон и Уолси соблазнились и вышли на свежий воздух ради наших праздничных забав. Брэндон еще не расплатился полностью за свое «непослушание» и потому обычно избегал встреч с кардиналом. В тот день, правда, все были в приподнятом настроении. На лужайке царили мир и согласие. Приехала моя сестра Мария, что особенно радовало меня.

Игра в шары проходила крайне оживленно. Брэндон еще не растерял силу, хотя былую сноровку уже утратил. Его шар то и дело со страшной скоростью пролетал мимо цели. По этому поводу он частенько разражался хохотом. Его не волновал выигрыш.

Уайетт был ловким игроком и искусно метил в самую большую группу кеглей. Всякий раз, делая точный удар, он небрежно посмеивался, словно показывая, как мало это значит для его. В финальном круге он сбил больше всех фигур.

Смысл игры заключался не только в том, чтобы поразить определенное число мишеней, — шар победителя должен был прокатиться как можно дальше по лужайке. Последние шары оставались лежать там, где остановились.

Уайетт бросил свой снаряд очень далеко, и когда он долетел до мишеней, я услышал счастливый смех. Оглянувшись, я увидел, что к нам присоединилась Анна. Она приплясывала, хлопая в ладоши, и Уайетт поклонился, с воодушевлением восприняв ее одобрение. В свою очередь, он медленно приблизился к ней и в полушутливой манере поцеловал ее протянутую руку. Она залилась звонким хохотом.

Обхватив покрепче деревянный шар, я прицелился и запустил его в цель. Он врезался в самый центр, разбросав кегли, точно дохлых уток, прокатился по лужайке и настиг шар Уайетта.

— Ах! Удачный удар! — сказал я, указывая на мой шар мизинцем с именным кольцом, подаренным мне Анной.

Уайетт не мог не узнать его. Он вышел вперед с усмешкой. Мне почему-то не понравилась его походка.

— С вашего разрешения, ваша милость, — поклонился он, — я должен проверить дальность пути.

На ходу он начал крутить на пальце какую-то странную вещицу на длинной цепочке. Это был медальон Анны. Я часто видел его у нее на шее. Поигрывая цепочкой, Уайетт не торопясь шагал по свежескошенной траве.

Я выразительно глянул на Анну. Она тоже посмотрела на меня, но на лице ее я заметил лишь выражение смущения. Не стыда, не вины.

— Я вижу, меня обманывают.

Я развернулся и направился к дворцу. Мне не следовало так откровенно показывать обиду, но я был ошеломлен.

Уайетт не видел, насколько я разгневан, и продолжал идти дальше. Остальные придворные, как мне позже сообщили, онемев, следили за происходящим. А Екатерина, поднявшись с кресла, поспешила за мной.

— Милорд, — окликнула она меня.

Обернувшись, я с удивлением посмотрел на нежеланную спутницу. Невзирая на теплое майское солнце, она вырядилась в излюбленное зимнее платье и старомодный нелепый головной убор, полностью скрывающий ее волосы и перегруженный украшениями. Екатерина прошла быстрым шагом всего дюжину ярдов, но от тяжести своего наряда уже изнемогала от жары.

— Да?

— Прекратите! Прекратите сейчас же!

Ее трясло от волнения, а лоб покрылся блестящими каплями пота. Я промолчал.

— Мне невыносимо видеть, как вы позоритесь на глазах у всех. И ради кого… — Ее голос сорвался, но она кивнула в сторону Анны, которая даже не обернулась мне вслед. — Перед всем двором! Неужели я должна смотреть…

Внезапно я выплеснул на нее свой гнев, словно она была в чем-то виновата. Хотя от ее слов моя обида усилилась.