Дженнифер Эшли - Игра в обольщение

— Обстоятельства иногда требуют вести себя странным образом, милорд.

— К черту обстоятельства. Ты не заглянула под матрас.

— Потом. — Эйнсли взяла с полки книгу и начала ее пролистывать. Сообразив, что за книга у нее в руках, она покраснела.

Кэмерон с трудом сдерживал смех, когда Эйнсли уставилась на страницу с откровенно обнаженными фигурами французского художника Курбе, которые сплелись в интересной позе. Кэмерон заключил пари сам с собой: отбросит она с отвращением книгу и выбежит из комнаты или его миссис Дуглас не отступит.

Он выиграл пари. Эйнсли глубоко и решительно вздохнула и продолжила пролистывать страницы.

Ничего не найдя, она поставила книгу на полку и осторожно открыла следующую. И опять с такими же картинками.

— Вы… читаете… это?..

— Конечно, читаю. И даже коллекционирую.

— Эта книга на французском.

— Разве вы не читаете на французском? Изабелла рассказывала мне, что вы учились с ней в академии для избранных леди.

— Да, я учила французский язык, но сомневаюсь, что в нашем учебнике были те слова, которые есть в этой книге.

Кэмерон расхохотался от всей души. Ощущения при этом у него были самые приятные.

— Я бы закончила намного быстрее, если бы вы мне помогли.

— Но наблюдать за тобой гораздо занятнее.

Эйнсли рассерженно вздохнула, поставила книгу на полку, достала и открыла толстый том.

— Я понимаю, что я неопытна, лорд Кэмерон, но мне кажется, то, что они делают, едва ли возможно сделать, — сказала она, изучив первый рисунок.

Кэмерон заглянул через ее плечо и увидел чувственный эскиз итальянского живописца Романо, сделанный три века назад. Да, любовники были изображены там в неудобной позе.

— Я купил это ради красоты, а не для обучения.

— Ну, это просто счастье, иначе у вас никогда бы не было сына.

Кэмерон снова рассмеялся, в нем бурлила настоящая радость.

Разве есть что-то более чувственное, чем наблюдать за очаровательной молодой женщиной, которая страницу за страницей просматривает эротические рисунки?

Эйнсли не строила из себя притворную скромницу, не посылала ему неприличные взгляды, используя рисунки в качестве обольщения. Она внимательно просматривала каждый рисунок, при этом ее щеки покрылись нежным румянцем, а грудь при каждом вздохе вздымалась в декольте.

— Их здесь нет, — разочарованно произнесла Эйнсли, поставив последний том на полку, и повернулась к Кэмерону.

— Рядом находится мой кабинет, — глотнув виски, сказал Кэмерон.

— Вы считаете, есть вероятность, что они там?

— А почему бы и нет?

От Кэмерона не укрылся вспыхнувший у нее на щеках румянец, пока она обдумывала, зачем Кэмерон приглашал любовницу в свой личный кабинет.

— Ну что ж, давайте осмотрим кабинет.

Кабинет не соединялся со спальней, поэтому Кэмерон провел ее по коридору к следующей двери, которую опять открыл своим ключом. Обычно он не запирал двери своих комнат, когда бывал в Килморгане, в этом не было необходимости. Но сегодня слишком много незнакомых людей приезжало и уезжало отсюда.

Эйнсли в смятении огляделась — в кабинете царил беспорядок. Это была личная комната Кэмерона, его убежище от суеты светской жизни, которую ему приходилось вести, будучи братом Харта и наследником титула.

Повсюду лежали газеты о скачках и книги о лошадях. В некоторых из них отдельные главы были написаны Кэмероном. В газетах она также заметила несколько статей за его подписью.

Везде висели любимые картины Кэма: изображения лошадей, с которыми он вырос, рисунки с его любимыми скаковыми лошадями и просто лошади, которых он любит. Большинство работ было выполнено Маком, хотя один набросок лошади в движении, с перекатывающимися мышцами и развевающимися гривами, сделал для него Дега, известный французский живописец.

Анджело был единственным, кому разрешалось заходить в кабинет, и он прекрасно знал, что здесь ничего нельзя трогать. Легкий слой пыли лежал на всем, но графин с виски и коробка для хранения сигар пополнялись регулярно, пепельницы были пустые и чистые, а случайный предмет одежды, обуви или снаряжения для верховой езды возвращался на свое законное место.

— Выпьешь? — предложил Кэмерон, взяв с подноса, где стоял графин с виски, чистый стакан. — От такой работы захочется пить.

Эйнсли с тревогой посмотрела на стакан. Кэмерон не сомневался: сейчас она напомнит ему, что леди не употребляют алкоголь.

— А почему бы и нет? — кивнула она. — Я предпочитаю с содовой. У вас есть содовая?

— Это — виски, изготовленный на заводе Маккензи. Харт умер бы от сердечного приступа, если бы кто-то разбавил его виски содовой. Либо чистый, либо вообще ничего.

— Ладно. — Эйнсли начала просматривать бумаги на столе. — Братья научили меня пить виски с содовой, но тогда мы не могли позволить себе виски Маккензи. Я почти слышу, с какой завистью вздыхает сейчас Стивен.

Когда Кэмерон наполнил стакан и поднес его Эйнсли, она уже сидела на полу, вокруг нее вздымалась гора ее атласных юбок, а рядом лежала стопка написанных от руки заметок. Она взяла стакан с виски и подняла на него оживленные серые глаза.

— За плодотворный поиск, — чокнулся с ней Кэмерон.

Эйнсли кивнула, сделала умелый глоток и продолжила раскладывать бумаги в аккуратные стопки.

— Нашла что-нибудь? — заглянул ей через плечо Кэмерон. Отсюда ему открывался великолепный вид на ложбинку между грудей, и он не торопился отвести взгляд.

Эйнсли молилась небесам, чтобы он не стоял так близко. Чулки, которые он надел для прогулки по сырому парку, обтягивали сильные мускулистые ноги, а край килта оказался на уровне глаз Эйнсли.

Она посмотрела на его ступни, большие и крепкие, в безукоризненно сшитых ботинках. К одному ботинку прилипла грязь. Толстая серая шерсть чулок облегала широкие лодыжки. Это были ноги гиганта.

Эйнсли не смогла удержаться, и ее взгляд заскользил выше по ноге Кэмерона, туда, где скрывались под килтом крепкие колени. От него исходило невероятное тепло, которое ощущали ее открытые плечи. Эйнсли ужасно замерзла в саду, но присутствие Кэмерона, совсем рядом, изгнало из тела озноб.

Она заставила себя продолжать разбирать бумаги. Здесь не было никакой эротики, только то, что касалось лошадей, скачек и результатов, истории и родословные жеребцов, записи о купле и продаже лошадей.

— А что это за Жасмин? — поинтересовалась Эйнсли, потому что эта кличка часто встречалась в бумагах.

— Молодая кобыла, которую я тренирую. Лошадь с большими перспективами.

Эйнсли подняла глаза, заметив шрам на внутренней поверхности бедра Кэмерона. Она заставила себя поднять глаза выше, к рубашке и шейному платку, узел которого он как раз расслаблял. Ее взору открылась крепкая загорелая шея, и она почувствовала сладостное волнение. Ей нравилось, когда у него расстегнут ворот.