Ханна Хауэлл - Если он опасен

Не в силах сдержаться, он провел ладонями по волосам и заглянул в изумрудные глаза Лорелей. Ее нежные щеки зарделись, а полные чувственные губы слегка приоткрылись в ожидании ласки. Аргус успел подумать, что на это восхитительное лицо можно любоваться вечно, а спустя миг мысли утонули в потоке чувств и ощущений.

Лорелей решила, что пора проявить характер и хотя бы раз самой прервать ласки, однако Аргус привлек ее еще ближе, заключил в кольцо сильных рук и подчинил своей воле так властно, что оставалось одно: уступить и раствориться в неумолимом требовательном поцелуе. Разве можно отвергнуть откровенную, пылающую нетерпением страсть? Противостоять искушению — значит лишить себя самых ярких впечатлений, самых богатых и красочных воспоминаний. В наступлении Аргуса сквозила отчаянная, почти яростная искренность, и любое сопротивление казалось фальшивым.

Спустя несколько секунд Лорелей уже лежала на диване, окончательно утонув в пламенных объятиях. Аргус, конечно, понимал, что ступил на опасную тропу: рядом с ним — нет, под ним — лежала девственница, однако сейчас даже столь неотвратимый аргумент утратил убедительность. Лорелей разделяла его безумную страсть, и ни о чем ином не хотелось даже думать.

Прикосновение горячих губ неожиданно сменилось ощущением прохлады, и она поняла, что лишается одежды. Остатки разума подсказывали, что необходимо воспротивиться, освободиться, встать: нельзя позволять вольностей в гостиной, да еще и средь бела дня. Но разве голос разума способен спорить с невероятными по остроте, ни разу в жизни не испытанными впечатлениями? Губы Аргуса неутомимо исследовали ее грудь, дерзкий язык ласкал, теребил, дразнил, заставлял мечтать о большем. Лорелей тихо вскрикнула и выгнулась, попыталась прижаться к нему, прильнуть, оказаться ближе, еще ближе… каждое движение губ обостряло желание, каждое прикосновение языка разжигало неведомые прежде фантазии.

Искусный рот продолжал игру, а рука уверенно проникла под юбки… и вдруг сквозь туман донеслись далекие, пока еще неясные звуки. Ах, что за ерунда? Лорелей попыталась отогнать тревогу, однако шум приближался и с каждым мгновением принимал все более конкретные очертания. И вот — о ужас! — стало ясно, что сквозь открытое окно отчетливо доносится звонкий мальчишеский смех.

— Братья идут! — воскликнула Лорелей и судорожно, с отчаянной силой оттолкнула того, чьи запретные ласки только что самозабвенно принимала.

Хватило мига, чтобы Аргус пришел в себя, вскочил с дивана, поднял мисс Сандан и виртуозно привел в порядок ее платье. Лорелей вспомнила о прическе, но решила, что к этому времени волосы всегда успевают изрядно растрепаться. Аргус благоразумно отступил на несколько шагов, а она направилась к зеркалу, однако тут же передумала. Какой смысл? И без того понятно, что опытный глаз сразу заметит множество следов предосудительного поведения. Оставалось надеяться на невинность нечаянных свидетелей.

Аргус торопливо наполнил бокалы, и преступники чинно уселись лицом друг к другу. Удивительно, с каким проворством сэру Уэрлоку удалось устранить следы бури и восстановить невозмутимое спокойствие. Подобное мастерство невозможно без солидного опыта… впрочем, стоит ли об этом думать? Достаточно и того, что в этот раз она смогла его оттолкнуть. Лорелей поднесла к губам бокал. Жаль, конечно, что пришлось прервать поцелуй. Может, в следующий раз Аргус выберет более укромное место?

Странно: вот он сидит и как ни в чем не бывало потягивает вино, словно и не испытал мгновений неудержимой страсти. Если бы не румянец на щеках и неровное, еще не пришедшее в норму дыхание, можно было бы подумать, что порывы чувств мимолетны и призрачны. Ее тело все еще сгорало от вожделения, очень хотелось, чтобы и он испытывал нечто подобное.

Спустя секунду в гостиную ворвались близнецы Аксель и Вольфганг, и Лорелей не смогла сдержать улыбки. Мальчики во всем походили на отца и даже одевались со свойственной герцогу небрежностью. Оба обладали редкой способностью попадать во всякого рода переделки, однако сейчас проявили безупречные манеры: чинно приветствовали сэра Уэрлока и должным образом передали сестре просьбу герцога немедленно явиться в главный дом: мистер Пендлтон и мисс Бейкер поссорились, и теперь мисс Бейкер крайне расстроена и плачет. Все обитатели поместья знали, что лорд Санданмор воспринимает женские слезы как катастрофу вселенского масштаба и никак не может обойтись без помощи дочери.

Мисс Сандан немедленно поставила бокал на стол и поднялась.

— Попробую восстановить мир.

Аргус тоже встал. Аксель посмотрел на гостя снизу вверх и с детской непосредственностью восхищенно выдохнул:

— Черт возьми, какой же вы высокий!

— Аксель, что за выражение? — строго заметила сестра, однако поймала себя на мысли, что при огромной разнице в росте эти двое удивительным образом подходили друг другу.

— Прости, Лолли. Прошу прощения, сэр. О небо, какой же вы высокий!

Теперь юный хулиган с безупречной точностью скопировал манеры тетушки Гретхен. Лорелей с трудом удержалась от смеха и кивнула Аргусу, который тоже как-то подозрительно поморщился.

— Не сомневаюсь в скорой встрече, сэр Уэрлок. — Она любезно улыбнулась. — Сожалею, но в этот раз спешить приходится мне.

Не дожидаясь ответа, мисс Сандан удалилась и увела с собой братьев. Следовало немедленно успокоить мисс Бейкер, пока отец не испугался окончательно и не спрятался в библиотеке на несколько дней. Чувствовала она себя неважно: уже в который раз распалялась до лихорадочного состояния, и в самый неподходящий момент все неожиданно заканчивалось, даже не начавшись по-настоящему. Одно утешало: соучастнику преступления, должно быть, сейчас тоже было не по себе.

Аргус смотрел в окно: Лорелей вместе с близнецами торопливо шагала по аллее в сторону главного дома. Ах, до чего же ему хотелось броситься вслед за ней, догнать, взвалить на плечо и притащить обратно, чтобы продолжить дело, которое так хорошо началось и так неожиданно и неуместно прервалось! Безумие! Лишить добродетели герцогскую дочку — значит немедленно пойти к венцу или доблестно принять заслуженную пулю. Трудно сказать, что страшнее.

Словно отвечая собственным мыслям, Аргус покачал головой, а потом вернулся на диван и залпом допил вино. Тело разрывалось от неудовлетворенного вожделения, однако муки плоти он рассматривал как справедливую кару за преступное деяние. Даже если оставить без внимания тот факт, что его стараниями дочь лорда Санданмора едва не рассталась с девственностью прямо в гостиной, при свете дня, то игнорировать собственное поведение было невозможно. Бросить молодую леди на диван, обнажить грудь, засунуть руку под юбку, и все это почти одновременно! Какой позор! Безумный голод заставил яростно наброситься на невинное создание — вместо того чтобы тонко, деликатно разбудить дремлющую чувственность. Конечно, было бы удобно сослаться на длительное воздержание, но лгать самому себе не имело смысла: проблема заключалась в Лорелей. Да, мисс Сандан сводила его с ума, заставляла забыть о кодексе джентльмена и возбуждала неведомую прежде страсть.