Ханна Хауэлл - Если он опасен

— Мне довелось увидеть портрет второй супруги — той самой, с которой герцог познал семейное счастье. Девочка очень похожа на мать, особенно своими поразительными темно-рыжими волосами. Но, по-моему, сходство не ограничивается внешними чертами. Лорелей унаследовала характер герцогини и прекрасно ладит с многочисленным выводком мальчишек.

— Ты пытаешься меня о чем-то предупредить?

— Возможно. Мисс Сандан — всеобщая любимица, так что советую вести себя осторожнее. Ну, а теперь, пожалуй, пора немного отдохнуть.

Олимпия поцеловала брата в щеку, взяла книгу, которую читала, и вышла.

Как только дверь закрылась, Аргус предался размышлениям, Да, он действительно переступил все границы приличия, но действовал открыто, не прятался. Если бы герцог счел его поведение недостойным, то уже наверняка явился бы и вежливо, но настойчиво потребовал удалиться. Оставалось одно: надеяться, что ничего подобного не произойдет, поскольку вступать в горячую дискуссию с лордом Санданмором очень не хотелось. Да и оставлять пост возле постели Лорелей Аргус не собирался до победного конца.

Он наклонился и нежно провел пальцами по бледному лбу. Любимая перенесла испытания, способные ослабить ничуть не меньше, чем ранение. Да и долгий путь домой отнял немало сил. Все эти трудности несли угрозу воспаления и лихорадки, а ведь именно от лихорадки погибло множество людей! Да, родственники были правы, когда говорили, что из-за призрачного страха перед семейным проклятием он отказывался от истинного счастья.

Трудно признать собственную глупость, но он действительно вел себя как последний дурак. Упорно верил в невозможность удачного брака для каждого, кто носит фамилию Уэрлок или Вон. Да, его детство действительно не подходило под определение счастливого главным образом из-за разлада родителей. Но вместо того чтобы попытаться понять суть семейной драмы, он наивно принял ложные отношения за единственно возможный образец. И вот, наконец, настало время трезво проанализировать суть конфликта.

Первая и главная причина несчастья отца заключалась, несомненно, в характере матери. Избалованная, изнеженная, она не хотела думать ни о чем, кроме балов и нарядов, а от супруга требовала бесконечного восхищения и витиеватых комплиментов. Отец совершил непоправимую ошибку: доверчиво поддался внешнему, поверхностному обаянию и сделал ей предложение, даже не попытавшись выяснить, что представляет собой невеста, тем более что его собственная мать всю жизнь ненавидела «странные» способности того семейства, с которым связала судьбу. Наученному горьким опытом отцу следовало выяснить это опасное обстоятельство прежде, чем он надел на палец невесты обручальное кольцо.

Сам собой возник вопрос: а посещала ли кого-нибудь из предков идея заранее проверять отношение будущей жены или будущего мужа к талантам своей половины? Скорее всего, многие пытались скрыть дарованный Богом талант из страха получить отказ или остаться старой девой. Самое печальное, что трусливое поведение имело вполне объяснимое основание: разве случайно почти все рожденные вне брака дети становились сиротами? Мужчина скрывал от любовницы таинственные подробности, так как за долгие века преследования в семье выработался определенный стиль поведения. А когда рождался ребенок, особенности проявлялись со всей природной силой и пугали мать до такой степени, что она выбрасывала собственного младенца на улицу.

Вывод напрашивался сам собой: никакого проклятия Уэрлоков и Вонов в действительности не существовало; бесконечные проблемы возникали в результате ошибочного выбора, нежелания открыться близкому человеку и смешных попытках затеряться в толпе заурядных людей, притворившись одним из них. Но, несмотря на сложности, даже предыдущие поколения могли похвастаться несколькими удачными браками. Аргус не сомневался, что в этих случаях правда открывалась намного раньше, чем жених и невеста встречались у алтаря.

Идея семейного проклятия проникла в сознание прочно и надолго. Тем более странно, что сейчас, когда неожиданно появилось время для раздумья, удалось без особого труда ее развенчать. Но больше всего огорчало другое: он не дал себе труда доказать Лорелей, что видит в их отношениях не одну лишь поверхностную физическую связь. Придется при первой же возможности извиниться за досадную оплошность.

Смущало и еще одно нелепое обстоятельство: чтобы осознать глубину собственного чувства, потребовалось увидеть любимую неподвижно лежащей на земле, в луже крови. А прежде, в мгновения страсти, он высокомерно позволял себе молча выслушивать признания в любви, принимая искренность как нечто само собой разумеющееся. Еще один повод для раскаяния и глубоких извинений. Бедняжка, должно быть, молча страдала от унижения.

Основательно устроившись в кресле и вытянув ноги, чтобы не затекали, Аргус не отрываясь смотрел на спящую Лорелей. Она казалась такой красивой, что никаких слов не хватило бы, чтобы выразить безупречное совершенство. Но главное достоинство все-таки заключалось не в красоте, а в удивительной способности спокойно и невозмутимо принять и его самого, и членов его семьи. И даже Дариуса и Олуэна. Да, Леопольд прав. И Яго прав. И все остальные тоже правы: он действительно вел себя глупо и трусливо.

Но теперь пришла пора освободиться от досадных заблуждений и исправить ошибки. Необходимо уладить кое-какие неотложные дела, и можно будет жениться. Вот только откуда явилась странная нервозность? Неужели он боится сделать любимой предложение после того, как она подарила ему свою невинность и не раз признавалась в любви?

Размышления прервал тихий стон. Аргус склонился над Лорелей и со страхом увидел яркий румянец на ее щеках. Тронул лоб и не смог сдержать проклятия: подступала лихорадка. Стефан сумел остановить кровь и облегчить боль, однако теперь ей угрожала новая, не менее серьезная опасность.

Сэр Уэрлок позвонил. Спустя несколько секунд в комнату вошла Вейл, и он приказал протереть пылающее лицо Лорелей влажной салфеткой. Он поцеловал возлюбленную в лоб, а когда отстранился, с удивлением увидел, что она открыла глаза и смотрит прямо и осознанно. Вот только улыбка получилась совсем слабой, совсем не похожей на то ослепительное сияние, которое он так любил.

— Умерли только плохие люди, правда? — прошептала Лорелей.

— Правда, — подтвердил Аргус. — Все остальные живы и здоровы, только вот вы с Джеймсом подкачали.

— Ах да, бедняга Джеймс. Такой добрый. Наверное, лучше держаться от меня подальше: очень плохо себя чувствую.

— Корник ударил тебя ножом, забыла?

— Разве можно это забыть? Рана болит. Но плохо не от нее, а от чего-то другого. Это лихорадка?