Карен Рэнни - Любовь и бесчестье

Он был чужаком, незнакомцем.

Возможно, ей бы следовало смотреть на вещи более реалистично. Правда, он был красивым мужчиной, но ведь внешность мужа не так важна, как другие качества.

Монтгомери был добр и, по-видимому, способен к состраданию. Иначе не стал бы спасать ее от членов Братства Меркайи.

Но ничуть не обрадовался этому. Когда он смотрел на нее, в его взгляде не было ни крупицы теплоты. Ее «дар» позволил ей почувствовать в какой-то степени его боль. Может, он кого-то оплакивал? Боль, которую Вероника почувствовала в Монтгомери, была сильной и глубокой. Скорбел ли он по утраченной любви?

Надавил ли на него ее дядя, чтобы заставить его милость жениться на ней?

Едва ли его сподвигла на брак сила чувств к ней. Он видел гораздо больше, чем ее стройные лодыжки. Но все, что он сделал после этого, передал ее своей домоправительнице и оставил на всю ночь в обществе этой дамы.

А что бы она сделала, если бы он попытался воспользоваться этой ситуацией? Конечно, Вероника бы сказала ему совершенно определенно, что она молодая женщина, совершенно не такого сорта, несмотря на то, что ее поступки свидетельствовали о другом.

Но Монтгомери ничего не попытался сделать. Он вел себя как образцовый джентльмен.

Чтобы стать хорошей женой, она должна узнать о будущем муже как можно больше. Хотя бы для того, чтобы выразить ему свою благодарность за то, что он дважды спас ее. В первый раз от беды, в которой она была повинна сама, и во второй от мрачного и беспросветного будущего.

Карета остановилась перед домом, и дядя хмуро посмотрел на нее. Вероника кивнула, отвечая на невысказанный им упрек, и ждала, пока вперед пройдут кузены Алджернон и Адам, чтобы последовать за ними.

Вероника быстро поднялась по ступенькам, радуясь тому, что тетки не было видно. Она хоть и догадывалась, что отчитывать ее будут тем же утром, но позже.

Вероника закрыла за собой дверь спальни и прислонилась к ней спиной, прижимаясь ладонями к прохладному дереву.

Она вышла на середину комнаты и закружилась, широко раскинув руки. Это был танец полной, совершенной радости. Она описала круг один раз, два, три, четыре раза, прежде чем упасть на кровать с закрытыми глазами и улыбкой на устах.

Вероника Мойра Маклауд произнесла шепотом страстную благодарственную молитву. Стать женой даже самого худшего из мужей предпочтительнее участи бедной родственницы.

Ее величайшая надежда исполнилась. Она спасена.

— У тебя возникли с ним близкие отношения?

Вероника замерла. Затем медленно поднялась, приняла сидячее положение и увидела Аманду, стоявшую в дверном проеме.

— Ты, Аманда, сделала то, что собиралась.

Вероника терпеть не могла Аманду и, когда они оставались одни, отказывалась от притворства и фальшивого дружелюбия. В последние два года она пыталась всеми силами полюбить девушку или хотя бы найти почву для дружеских отношений. В Аманде было нечто такое, чего никто, кроме Вероники, не замечал, а именно некоторая особая жестокость, отталкивавшая ее настолько сильно, что она старалась избегать общества кузины.

Из всех ее кузин Аманда, вероятно, казалась самой хорошенькой со своими светлыми волосами с рыжеватым отливом и зелеными глазами, острыми, как льдинки. Черты ее лица были красивыми, и хотя она была ниже ростом, чем Вероника, и с более пышной фигурой, вне всякого сомнения, Аманда представляла собой образец женской красоты. А Вероника во всех отношениях являлась и внешне и внутренне прямой противоположностью кузине.

С того момента как Вероника переехала в дом родственников, Аманда делала все возможное, чтобы испортить ей жизнь. Домочадцы считали Аманду доброй, благородной и искренне озабоченной благополучием шотландской кузины. И она и Аманда понимали, что их расположение друг к другу показное.

— Ведь это ты сообщила обо мне дяде Бертрану?

— А ты бы хотела, чтобы я солгала ради тебя, кузина? — спросила Аманда. — Я должна была это сделать. Особенно потому, что беспокоилась о тебе. Почему ты ушла из дома ночью?

— Ты могла бы спросить об этом меня, прежде чем наушничать отцу, — ответила Вероника.

— Долг моего отца — заботиться о тебе, Вероника, потому что у тебя больше нет никого из родных.

Об этом Аманда твердила каждый день. По ее мнению, Бог не должен был позволить кузине ни на минуту забыть о том, что она сирота.

До нынешнего утра Вероника была обречена сидеть в углу и всю оставшуюся жизнь оставаться тенью, ненавязчивой, еле заметной фигурой, о которой люди мимоходом замечали бы: «Ах, она? Это Вероника. Не обращайте на нее внимания. У нее, бедняжки, никого нет, кроме нас».

Однако вместо наказания за глупость она обрела мужа.

Аманда вошла в комнату, закрыла за собой дверь и села на скамейку под окном.

— Ты так и не ответила. Вы уже были близки?

— Неужели я не заслужила того, чтобы ты оставила меня в покое, Аманда?

Аманда разразилась веселым смехом:

— Иногда, кузина, я думаю, что мы с тобой единственные полностью понимаем друг друга. Я не нуждаюсь в том, чтобы окружать себя ореолом таинственности, и ты можешь говорить со мной совершенно откровенно и свободно.

Вероника не ответила. Бывая с Амандой, она предпочитала воздерживаться от разговоров и не реагировать на каждую ее колкость.

Аманда повернулась к ней с улыбкой, столь очаровательной, что и Вероника могла бы поверить в ее искренность, если бы не выражение глаз кузины.

Аманда выставила носок туфли из-под юбки и теперь изучала ее.

— Я истратила все карманные деньги, — сказала она. — Все до пенни.

— Тебе следует обращаться с деньгами более бережно, — ответила Вероника.

— Думаю, ты права, кузина, и, если бы ко мне в руки попало еще немного денег, чтобы дожить до выдачи карманных в следующем месяце, я была бы всецело на твоей стороне. В конце концов, тебя не стали бы так строго наказывать. Ты ведь знаешь, что отец прислушивается к моим словам.

Вероника слишком хорошо это знала.

— Ты повела себя крайне глупо, Вероника, — сказала ее кузина, садясь с ней рядом и глядя на нее с кошачьей улыбкой.

Вероника закрыла глаза, чувствуя приближение состояния, предшествовавшего проявлению ее «дара». Сначала ее омыла волна тепла, наплыв эмоций, исходящих от другого существа.

Когда они исходили от Аманды, Вероника различала не одну, а целый их букет. Все вместе они образовывали нечто прозрачное, сродни недожаренной рыбе. Примерно так, как если бы кузина еще не решила, как Веронику уязвить, склонна ли она к добру или злу. Сейчас Аманда как будто слегка забавлялась, была несколько возбуждена, но все ее чувства пронизывал гнев.

Вероника открыла глаза и посмотрела на кузину:

— Почему ты меня невзлюбила, Аманда?