Филиппа Грегори - Вайдекр, или Темная страсть

— Кто он? — Ее голос звучал с такой силой, что даже отозвался эхом под потолком: «Кто он? Кто он? Кто он?»

— Он идет за Джулией? — спрашивала Селия. В своем оцепенении я едва помнила, кто такая Джулия. — Он ее отец? И он придет забрать ее?

— Да. — Я едва понимала, что говорю. — Да, да.

Селия задохнулась, будто я ударила ее, и я протянула руку к Джону.

— Что? — ошеломленно выговорил Гарри. — О чем вы тут говорите? Это я — отец Джулии.

— Нет. — По щекам Селии, не останавливаясь, текли слезы. — Это еще одна интрига твоей сестры, Гарри. Она обманула тебя, и она обманула меня. Я не мать Джулии. Это ребенок Беатрис. И сейчас ее отец пришел за ней.

Испуганные глаза Гарри обратились ко мне.

— Беатрис! — обратился он ко мне. — Скажи мне, что это неправда.

— Это — правда, — отрезала я. Я горела в моем собственном аду, и мне не было дела до их кошмаров. — Джулия — мой ребенок, и Каллер — ее отец.

— Кто такой Каллер? — Джон пытался распутать клубок ужасающей лжи. — Кто это?

Я встретилась глазами с Гарри.

— Наш егерь, — ответила я.

Селия и Джон посмотрели на Гарри, ничего не понимая. Выражение неловкого смущения на его лице сменилось ужасом.

— Он придет за нами? — спросил он. — Он придет за тобой? Он придет забрать Джулию?

Нотки ужаса в его голосе повергли Селию в панику.

— Я ухожу, — метнулась она. — Я уезжаю отсюда и забираю детей.

Я откинулась в кресле. Все было разрушено, как и сказала Селия. И собаки Каллера ждали меня в моем саду.

— Я пойду запрягу лошадей, — немедленно отозвался Джон и вышел из комнаты, даже не взглянув на меня.

Вопросы роились в его мозгу, но, бросив взгляд на Селию, он начал действовать. Он не верил мне. Но он понимал, что все рушится вокруг нас и он должен спасти невинных.

Гарри сидел, уткнувшись лицом в стол, и тихо рыдал. Он был похож на ребенка, оставленного среди развалин.

Я услышала шаги Селии на лестнице и, как сомнамбула, вышла в холл. Она уже спускалась с обоими детьми. Мой сын даже не проснулся. Его темные ресницы бросали тень на раскрасневшиеся щеки, а большой палец был во рту. Я прижалась носом к его сладко пахнущей голове. Но я ничего не почувствовала. Я ничего, ничего, ничего не чувствовала.

— У тебя ничего не осталось, да, Беатрис? — Глаза Джона смотрели на меня с любопытством. — Все пропало?

Я выпрямилась и холодно взглянула на него. Ничто не могло тронуть меня.

Селия пошла к выходу, не сказав ни единого слова, даже не посмотрев на меня. За ней, медленно ступая, шел Гарри. Он словно ослеп и оглох от шока, и Селия выполняла для него роль поводыря. Мой муж тоже прошел мимо, не сказав мне ничего. Я услышала, как они пересекли коридор. Затем хлопнула дверь. Я осталась одна.

В холле было темно, как ночью, от мрака за окном, и тени сгущались в углах. Но я не боялась теней. Наконец-то мне не надо бояться привидений и неизвестной опасности. Она уже рядом, вот здесь. Сбылись мои худшие страхи.

И вот мой дом, мой любимый Вайдекр наконец стал моим. Только моим. Никогда прежде он не принадлежал мне так полно. Ниоткуда не доносилось ни звука. Я была здесь совершенно одна. Одна в усадьбе, одна на земле. Здесь все принадлежало только мне.

Я шла через весь дом как в трансе. Прикоснулась рукой к резным панелям, потрогала деревянные перила. Погладила полированную поверхность стола. Она была такой теплой и гладкой. Серебряная ваза с цветами стояла в центре, розы поникли и смотрелись в свое отражение. Я едва тронула их рукой, как они осыпались. «Разрушительница», — вспомнила я слова Селии и не улыбнулась.

Круглая деревянная ручка двери была просто маленьким чудом в моей ладони. Затем мои пальцы пробежали по каминной доске, и я почувствовала приятную шероховатость вайдекрского песчаника. Здесь стояли фарфоровые статуэтки, привезенные Селией из Франции. Я погладила их и розовую ракушку, которую когда-то нашла в Фенни. И заодно маленькую китайскую сову, которую кто-то из служанок поставил здесь вместе с другим фарфором. Я уже ничего не боялась. Каллер идет ко мне. Он скоро будет. Больше мне не нужны тайные послания.

Моя рука коснулась гобеленовой обивки стула, на котором я так любила сидеть перед огнем. Затем я оставила гостиную и прошла в мою контору. Мою особую комнату. Я шла грациозной походкой, с легким сердцем, будто не произошло ничего особенного. Только чуть медленнее, чем обычно. Я почти ничего не видела. Мне мерещилось, будто я иду по длинному-длинному туннелю и впереди меня туман.

Прежде чем зажечь свет, я подошла к окну. Буря бушевала где-то над холмами, там сверкали молнии. Розовый сад стоял пустой, собаки Каллера ушли. Они ему уже не понадобятся, он был рядом и все видел сам. Возможно, он проследил, кто уехал из усадьбы и кто остался. Он знал, что я здесь одна. И жду его. Он понял, что я знаю о его близости, так же как он знает о моей. Я вздохнула, будто это знание означало мое согласие, и отошла от окна, чтобы зажечь свечи. Затем стала разжигать камин, в комнате было влажно. Я положила на пол подушку и села перед камином, глядя в огонь. Мне некуда было спешить. И ничего не надо было планировать. Сегодня все пойдет по его плану, и мне наконец-то ничего не нужно делать.

Этот сон начался, я думаю, сразу.

Я знаю, знаю, что это был сон. Но некоторые события жизни казались мне менее реальными. Каждый день этого изнуряющего лета был менее реальным, чем мой сон. Когда я сидела у камина и отсутствующими глазами смотрела в огонь, я услышала шум, совсем непохожий на раскат грома. Это был звук открываемого окна. В комнате неожиданно стало совсем темно, так как кто-то у окна загородил свет. Я вяло повернула голову и не стала звать на помощь. Я открыла рот, но не закричала. Я только замерла, полусидя, ожидая, что сейчас будет.

Он молча подошел ко мне и отодвинул стул от моей спины, чтобы я могла лечь. Он обнял меня, но я не шелохнулась. Только мои глаза сверкали в лунном свете.

Он стал целовать мои ключицы, шею. Затем, расстегнув платье, поцеловал сначала одну грудь, сосок которой был похож на спелую смородину, а потом стал целовать другую. Я обрела голос, но с моих губ слетел только возглас наслаждения. Я шевельнулась, но моя рука потянулась не к оружию, а к нему, к его знакомому, любимому телу. Тяжелому как камень.

Он отбросил мою руку, и его голова скользнула вниз, по моему гладкому, бархатистому животу и дальше. Он не был нежен. Он не целовал меня. И не ласкал языком. Он вонзил в меня зубы, как будто изголодался по мясу, по моей самой сокровенной плоти.

Я вскрикнула, но в тишине не прозвучало ни звука. Он впивался в меня, его щеки двигались, и щетина царапала мои бедра. Я пыталась, собрав всю волю, оставаться пассивной при этом, подобном сновидению, нападении, но неожиданно для себя застонала, и это не был стон боли. Обеими руками я обняла его голову и прижала ближе к себе, и, когда его язык скользнул внутрь меня, я вскрикнула в экстазе. Я ласкала его, я прижимала его голову к себе, зарывалась пальцами в его кудрявые жесткие волосы и наконец тихо прошептала: «Ральф».