Джоанна Линдсей - Подари мне любовь

Она вспомнила, как совсем недавно, взглянув в глаза Селигу, она не увидела ничего, кроме жгучей ненависти, полыхающей в них.

Эрика невольно обернулась к Селигу и заметила, как он осунулся и побледнел с того дня, когда она увидела его, как изможден и исхудал. Неужели все из-за лихорадки, о которой говорил Терджис?

Ее взгляд скользнул ниже, привлеченный сначала отсутствием туники, а потом ужасающе впалым животом и торчащими, как у скелета, ребрами. Если, как утверждал Терджис, узника сжигал сильный жар, Эл-вина наверняка дала ему слабительного, и он не ел все три дня, проведенные в темнице… Эрика не соглашалась с таким лечением и всегда считала, что измученное болезнью тело нуждается в подкреплении, какие бы вредоносные соки и черная желчь ни завладели им. Но ее в это время не было рядом с больным, и она ничем не помогла несчастному.

Внезапно Селит шевельнул рукой, с трудом ее приподнял и тут же снова уронил. Эрика быстро взглянула ему в лицо, но он так и не очнулся. Кристен тоже мирно спала. Но даже от этого слабого движения лоб Селига пересекла болезненная морщина. Сколько мук пришлось ему вынести из-за удара по голове! Должно быть, это произошло довольно давно, если на послов напали в Уэссексе, как утверждал Селиг. По крайней мере хотя бы в этом ее обвинить нельзя.

Но присмотревшись повнимательнее, она обнаружила множество мелких порезов на запястьях, а чуть пониже - кровавые ссадины и съежилась, вспомнив, что эти следы оставлены железными кандалами, которыми узник был прикован к стене. Видно, он без сознания обвис на цепях, и под весом тела кожа на руках лопнула. И она, Эрика, была виновата в его мучениях, считая, что пленник просто устал, когда на самом деле его пожирала боль…

И тут она заметила то, что раньше скрывала опущенная рука, - темно-синие полосы, покрывавшие бок. Синяки! Эрике было прекрасно известно их происхождение. Кровь бросилась ей в голову, опаляя невыносимым жаром. Ладони мгновенно вспотели. Эрика так надеялась, что Терджис подоспел вовремя и спас Селига и ее единственная вина в том, что не позаботилась о больном, а вместо этого велела заковать в цепи. Но нет, она приказала избить несчастного, причем без всякой вины, она позволила гневу взять верх над собой, и ее приказ выполнили, подвергнув порке и без того тяжело страдающего человека, изнуренного жестокой лихорадкой, и Один лишь знает, чем еще! Он сказал тогда: “Мы с тобой не враги и никогда не сможем быть врагами”.

Но теперь Эрика твердо знала, что Селиг ошибался. Он с трудом добрался до Гронвуда в поисках помощи, а вместо этого оказался в цепях, в темнице. Он говорил одну лишь правду, но Эрика и не подумала поверить ему. Она приказала плетью лечить его раны! Угрызения совести душили девушку, терзали сердце.

Не будь она охвачена таким ужасом, почти обрадовалась бы самому безжалостному наказанию во имя искупления вины. Но Эрика смертельно боялась и, если бы только сумела найти способ загладить вину, непременно сделала бы все, что могла. Однако сейчас она ни на что не была способна, а уж тем более придумать способ умолить Селига простить ее.

Эрика не помнила, как прошел остаток дня: слишком ее угнетало сознание собственной вины и жестокости. К страшной действительности ее вернула внезапная резкая остановка телеги, разбудившая и Кристен.

– Господи Боже, - простонала она, открывая глаза и глядя на брата. - Я надеялась, что это всего лишь сон.

Эрика от всей души желала того же, но вслух лишь сказала:

– Его нужно покормить. Наша знахарка лечит лихорадку слабительным и наверняка очистила ему желудок, так что, скорее всего, последние дни он почти или совсем ничего не ел. Не зря от него остались кожа да кости.

С каждой минутой она все больше осознавала свою вину. Селит уже умирал с голоду, когда добрался до Гронвуда, а Эрика доверилась Элвине, даже не проследив, какими зельями она его потчевала.

– Конечно, ты вряд ли поверишь, но мне очень жаль, что так случилось, - добавила Эрика, поскольку больше в этот момент ничего "не могла придумать.

– Почему же, поверю… Сейчас ты страдаешь, но где было твое сочувствие, когда Селит так в нем нуждался?

Подавлено взрывом гнева. Похоронено под лавиной растерянности, обрушившейся на нее при виде этого человека. Однако ведь на какое-то мгновение в ней проснулось сострадание, когда Селит впервые упомянул о нападении и сильном ударе, и оно было гораздо больше, чем принято обычно испытывать к едва знакомому человеку. Но тут вмешался Уолнот, заставив ее поверить, что Селиг солгал…, опять солгал.

Эрика ничего не успела объяснить и потеряла эту возможность, поскольку в этот момент покрывало из шкур внезапно откинулось и у задка телеги появилось несколько человек. Одного Эрика уже видела - этот голубоглазый викинг с рыжеватыми волосами требовал, чтобы она прошла пешком весь путь до Уэссекса.

– Ивар сейчас привезет еду, Крис, - объявил Торольф, не сводя глаз с Селига, особенно с его впалого живота.

– Зубы Тора, да понадобится целая туша быка, чтобы наполнить этот бездонный колодец.

– Боюсь, что одной тушей не обойдешься, - тяжело вздохнула Кристен.

Их голоса разбудили Селига, и громкий стон заставил всех вздрогнуть. Но Кристен вывело из равновесия то, что и Эрика это слышит. Селигу не понравится, что презираемая им женщина видит его в таком состоянии, и сестра, зная это, еще сильнее страдала за брата.

– Убери ее отсюда, Торольф, - немного более раздраженно, чем намеревалась, попросила Кристен. - Покорми или спроси, что ей нужно, только держи как можно дальше от меня. Развяжи ее, если хочешь, но не спускай с нее глаз ни на мгновение. Я сама приведу ее назад после того, как позабочусь о Селите.

Эрика охнула, когда длинная мускулистая рука, протянувшаяся едва ли не через середину телеги, выдернула ее и поставила на землю. Торольф разрезал ей путы на ногах, явно не желая нести ее, но при этом спокойно предупредил:

– Я предпочел бы не касаться тебя, так что не стоит давать мне причины делать это.

Однако он ни на секунду не отходил от Эрики, поэтому девушка отклонила ворчливое предложение проводить ее в кусты, хотя давно нуждалась в этом. Но стыд и чувство униженности подавляли настоятельную потребность, поскольку Эрика понимала, что викинг и не подумает отвернуться. Она боялась даже подумать, как поступит, когда нужда станет невыносимой.

Но Торольф больше не собирался давать ей никаких поблажек. Эрика поняла это, когда он, подтолкнув ее к огню, принялся с аппетитом поглощать ужин, и не подумав предложить девушке поесть.

Да она ничуть и не удивилась. Враждебность, исходившая от викинга, была так велика, что Эрика ощущала ее, даже не глядя на него. Точно так же относились к ней остальные, будь то норвежцы или саксы.