Дональд Маккейг - Ретт Батлер

— Черт побери, Уотлинг, это ведь настоящее убийство!

Исайя Уотлинг склонил набок голову.

— Этот ниггер — собственность вашего отца. Очень не многие из нас могут себе позволить ни от кого не зависеть.

Свернутый прежде кнут Шэда щелчком срезал ярко-красный венчик цветка лианы, оплетающей колодец. Негры стояли в полном молчании, мужчины впереди, женщины и дети позади. Малые дети цеплялись за фартуки матерей.

Когда Исайя Уотлинг вывел Уилла из холодной, тот заморгал от яркого света. Уилл не сопротивлялся, когда надсмотрщик привязывал его запястья к столбу.

Душа Ретта Батлера еще не набралась отваги настолько, чтобы спокойно смотреть, как убивают его друга. Когда Уотлинг оголил спину Уилла, Мислтоу потеряла сознание, а Ретт стремглав помчался к реке, чтобы не слышать ударов кнута и стонов Уилла, перешедших в крики.

Ретт вскочил в ялик, отвязал его и позволил реке унести себя прочь. Разразилась гроза, и он промок до нитки. Его лодка плыла по воле волн. Дождь оглушал и слепил.

Ретт дал себе клятву, что, когда вырастет, ни за что не будет таким беззащитным, как сейчас. А дождь все лил, сильнее и сильнее. Ретт не видел даже носа лодки. Вода дошла уже до самых банок. Парус был разорван в клочья, весло потерялось. Когда полузатопленный ствол кипариса угрожал перевернуть ялик, Ретт сломал второе весло. Он внимательно осмотрел обломок — нельзя ли приспособить для гребли? Ретт вычерпывал воду, пока не заболели руки. Когда он крикнул, не в силах терпеть грохот в ушах, ветер унес его крик.

Река прорвала дамбы и затопила рисовые поля; временами ялик находился в русле реки, а порой скользил над тем, что еще совсем недавно было полями прекрасного каролинского золотистого риса.

Внезапно дождь и ветер прекратились, и у Ретта возникло чувство, что его смыло в другую вселенную. Ялик тихо несло в ярком потоке света — а вокруг вздымались крутящиеся водяные стены, поднимаясь выше и выше, до самого неба; небо было темно-синего цвета, и Ретту даже показалось, будто он видит звезды. Он, конечно, слышал о глазе бури. Только не подозревал, что в нем окажется.

Река вытолкнула полузатопленный ялик к берегу, куда прибило массу вывороченных с корнем деревьев. Ретт привязал ялик к какой-то ветке и пошел, спотыкаясь, на звук топора.

Еще молодым человеком Томас Бонно был освобожден. Бывший хозяин — белый отец Томаса — отдал сыну пять акров земли в низине у реки, где Томас выстроил скромный глинобитный дом, чьи толстые невзрачные стены уже выдержали не один ураган. Теперь Бонно с сыном — ровесником Ретта — на крыше прибивали дранку.

— Посмотри, папа, вон белый мальчик, — сказал Тунис.

Они спустились на землю, и Томас приветствовал чуть не утонувшего Ретта.

— Пойдемте с нами, молодой господин. Эти стены защищали нас до сих пор. Бог даст, выстоят и сегодня. В единственной комнате в доме жена Томаса Бонно, Перл, и двое маленьких детей стаскивали сундуки, верши, колоду, на которой рубили дрова, клетки для кур в шаткую кучу, чтобы можно было вскарабкаться на балки под потолок.

— Ни дождь, ни ветер не убивают, — объяснял Бонну, когда Ретт схватился за балку, — но старик-ураган нагоняет мощную волну, способную запросто утопить.

Тунис передал самых маленьких детей отцу, и тот посадил их рядом с собой, обняв сильной рукой. Когда все устроились верхом на балке, Бонно нараспев завел:

— «И сказал Бог Ною: люди испорчены, и я подниму мощный потоп. Но ты с семьей спасешься в наводнении…» [1] Вольное переложение Библии: «И сказал Бог Ною: конец всякой плоти пришел пред лице Мое, ибо земля наполнилась от них злодеяниями; и вот, Я истреблю их с земли… Но с тобою Я поставлю завет Мой, ждешь в ковчег ты, и сыновья твои, и жена твоя, и жены сынов твоих с тобою». Бытие, 6, 13–18.— Здесь и далее примечания переводчика.

Остальные слова унесло ветром. Порыв ветра ударил по стенам маленького домика и вышиб дверь. Вода пенилась под свешивающимися ногами Ретта, а балка, которую он оседлал, так и гудела. Томас Бонно откинул голову и закрыл глаза; напряженная шея выдавала, что он не переставал славить Бога.

Худшее миновало.

Всему наступает свой конец. Вода отступила, и, как это бывает после бури, солнце озарило сияющий новый мир.

Томас Бонно произнес:

— Если я не ошибаюсь, вон на дереве ара, — Забрызганная грязью и вымокшая сине-желтая птица слабо цеплялась за голую ветку. — Один Бог знает, как он сюда попал.

Они вытащили грязные сундуки и сломанные верши наружу, а Перл Бонно натянула веревку, чтобы высушить одежду. Перл осталась в мокрой сорочке, пока сохло ее платье, остальные ходили голышом.

Тунис и Ретт собирали выброшенную бурей на берег рыбу, пока Томас Бонно разводил костер с помощью сухой коры кедра. Сидя у костра и жаря рыбу, надетую на прутья, Томас Бонно обратился со словами благодарности к Богу за то, что он пощадил его семью и молодого господина.

— Я не молодой господин, — произнес белый мальчик, — Я Ретт.

Десять дней спустя, когда Ретт вернулся в Броутон, Уилла уже похоронили на негритянском кладбище, а Мислтоу продали на Юг. Броутонская плантация представляла собой огромные площади затопленного, вонючего риса.

Лэнгстон Батлер самолично наблюдал за работой тех, кто занимался починкой прорывов в главном канале, Уотлинг — за тем, как восстанавливалась сеть внутренних каналов. Мужчины катили тележки с грунтом, а женщины и дети таскали землю ведрами.

Сапоги отца Ретта были в грязи, лицо покрылось щетиной. Его ухоженные руки потрескались, ногти обломались.

Лэнгстон Батлер встретил сына следующими словами:

— Мы считали вас мертвым. Мать вас оплакивает.

— У матери доброе сердце.

— Где вы были?

— Свободный цветной Томас Бонно спас меня от урагана. Я помогал его семье восстановить жилище.

— Долг приказывал вам быть с семьей.

Ретт ничего не ответил.

Отец вытер рукой потный лоб.

— Весь урожай погиб, — констатировал он. — Работа целого года пошла насмарку. Уэйд Хэмптон предложил мне баллотироваться на пост губернатора, но теперь, конечно…—

Лэнгстон Батлер посмотрел в непроницаемые глаза сына.—

Сэр, судьба Уилла научила вас чему-нибудь?

— Да, сэр.

— Смирению? Послушанию? Должному почтению?

— Я часто слышал от вас, отец, что знание — сила. И принимаю этот вывод.

Несмотря на неотложную работу в Броутоне, Лэнгстон Батлер на той же неделе забрал сына в Чарльстон, чтобы тот начал получать образование, приличествующее каролинскому джентльмену.

Кэткарт Пурьер был наиболее примечательным интеллектуалом Чарльстона, и весь город им гордился, как диковинкой наподобие двуглавого теленка или говорящей утки. В студенческие годы он сидел за обеденным столом рядом с самим Эдгаром По в университете штата Виргиния, а как всем известно, поэзия заразительна.