dfgfg

Она положила руки ему на грудь и, вздохнув, подвинулась ближе к нему.

— Я знаю, что ты уйдешь, что тебе придется вернуться назад в Атлантиду, чтобы заняться важными воинскими делами и спасать мир. Я знаю, что ты будешь жить очень долго, а вот я — смертна. Я всегда размышляла, что думала Лоис Лейн[19], черт побери? Но теперь, только на сегодня, мне нужно ощутить тебя рядом со мной.

Его резкое лицо смягчилось, когда она, робко улыбаясь, посмотрела на него.

— Я думаю, что могу взять отпуск от «спасения мира», чтобы быть с тобой.

Алексиос на мгновение закрыл глаза, а потом протянул к Грейс руку. На ладони лежал один из его кинжалов.

— А взамен я прошу тебя об одной услуге. Если я стану опасен для тебя, ты должна пообещать, что используешь вот это оружие.

Он раскрыла рот:

— Ты смеешься? Ты хочешь, чтобы я пообещала? Ударить тебя ножом? Ух, ты. Алексиос, ты знаешь, как создать подходящее настроение.

Он положил кинжал на прикроватный столик и снова повернулся к ней, схватив руками края ее наполовину расстегнутой рубашки.

— Ты хочешь, чтобы я создал настроение? — в свете лампы она увидела, что он улыбнулся, как настоящий хищник. — Смотри.

Сказав это, он разорвал рубашку, и пуговицы посыпались во все стороны. Он встал на колени перед ней, стараясь не тревожить ее забинтованный бок, обхватил ее груди ладонями и вжался лицом между ними. Она гладила его по шелковистым волосам и старалась дышать ровно. Но потом он повернул голову, поймал ртом сосок и стал страстно посасывать, прямо через кружево лифчика. И тут ее колени подогнулись. Он обхватил ее попку своими крупными ладонями и удержал на месте, продолжая лизать ее сосок, пока Грейс не стала задыхаться, лишь потом обратив внимание на вторую грудь.

Она тихо, прерывисто застонала, и Алексиос поднял голову, опасно улыбаясь.

— Как ты думаешь, это способно создать настроение?

А его проворные пальцы в это время уже потянулись к ее джинсам, расстегнули пуговицу и молнию. Он стянул с нее джинсы и белье до того, как она успела запротестовать или выразить свое одобрение. Она хотела было поднять ногу, чтобы снять приспущенные штаны совсем, но он схватил одной рукой ее левую лодыжку, а другой — правое бедро. Поднял ее левую ногу себе на плечо и прижался ртом к местечку между ног.

Она всхлипнула, потом прижала кулак ко рту, чтобы больше не издавать неприличных звуков, которые насторожили бы Тайни и его людей, но ведь ей же надо что-то сказать, остановить его. Ведь ей же обязательно нужно сделать что-то, чтобы доставить наслаждение ему… о… Богиня.

— Алексиос, — простонала она. — Прошу, не надо… мы… я хочу доставить удовольствие тебе.

Он поднял голову и посмотрел на нее, и она увидела, что его глаза горят страстью, голодом и сильной потребностью.

— Ты доставляешь мне наслаждение. Я хочу лизать тебя, пробовать на вкус твой мед, пока ты не закричишь в экстазе. Я получаю огромное удовольствие.

Потом он снова наклонил голову и лизнул ее плоть, потом начал сосать твердый узелок клитора так же, как прежде ее грудь. На сей раз она не могла сдержать крик, несмотря на руку, прижатую ко рту. А потом совсем сдалась, когда он пальцами начал входить и выходить из нее. Сначала одним, потом двумя, ритмично двигая ими, не переставая посасывать ее плоть. И когда она кончила, ее мир взорвался, а зрение затуманилось.

Она наклонилась немного вперед, но он с нечеловеческим проворством очень осторожно подхватил ее, стараясь, чтобы Грейс не причинила себе вреда, не потревожила свою рану, которая пока еще полностью не исцелилась. Он положил ее на кровать так осторожно, как будто она была хрупкой, изящной девушкой, а не воительницей.

Женщиной. Превращение, бесспорно, завершилось.

Она вздохнула от удовлетворения и протянула к нему руки, заявив, когда заметила его нерешительность:

— Мне холодно без тебя. Прошу, ты мне нужен. Я думаю, мое желание ощутить тебя в себе сильнее потребности дышать. Прошу, Алексиос. Не оставляй меня снова одну. Прошу.

Алексиос смотрел на нее, на эту женщину, которая была сосредоточением его души, его жизни, и сдался.

— Никогда. Тебе никогда не нужно ни о чем просить меня, — хрипло сказал он. — Ты можешь мне приказывать, и я буду твоим до конца своих дней.

Странно грустная улыбка появилась на ее лице, и он осторожно лег на постель рядом с ней, стараясь не задеть ее раненый бок.

— Расскажи мне. Расскажи, что еще я могу сделать, чтобы доставить тебе удовольствие.

Она опустила ресницы, снова очаровательно краснея.

— Лучше ты мне скажи, что сделать, чтобы доставить наслаждение тебе. Я не слишком хорошо в этом разбираюсь. То есть я, конечно, делала это раньше, то есть… ой, я говорю всякие глупости.

Он сжал руки в кулаки под головой и заставил себя молчать, пока не пройдет волна жгучей ярости. Это было смешно и непонятно. Разумеется, у нее были другие любовники.

Но одна мысль о ней с другим мужчиной вызывала сокрушительную первобытную ярость в его теле и разуме.

— Алексиос? Я что-то не то сказала?

Она говорила нерешительно и на мгновение напомнила ему робкого юного дельфина, с которым он играл в детстве. Тот то подплывал ближе, то отдалялся. Хотел наладить контакт, но боялся. Грейс была такой же, но она набралась смелости потянуться к нему, и не стоило тратить время на бесполезную ревность.

— Прости, mi amara. Я только что почувствовал незнакомую мне за все годы моей жизни эмоцию, — сказал он и печально улыбнулся. — Не то чтобы сейчас подходящее время напомнить тебе о нашей разнице в возрасте.

— Ну, если правду говорят, что тебе столько лет, на сколько ты себя ощущаешь, то я иногда чувствую себя лет этак на пятьсот. Так что, полагаю, именно я слишком стара для тебя, — сказала Грейс, застенчиво улыбаясь.

Он рассмеялся, а потом прикоснулся к ней снова, проведя кончиком пальца по линии подбородка. Она задрожала, а ее красивая кожа покрылась мурашками. Он натянул на них теплые одеяла, и она немного расслабилась.

— Я вообще-то не привыкла лежать голой с мужчинами, — признала она. — Кажется, я немного нервничаю.

Алексиос снова почувствовал нарастающее бешенство в своем теле.

— Я должен признаться в том, чем не горжусь. То чувство, о котором я говорил, это ревность. И мне будет намного проще, если ты перестанешь говорить о других мужчинах, лежа рядом со мной, когда я всё еще чувствую твой вкус на своих губах.

Она снова покраснела и кивнула:

— Ладно, я поняла, мне тоже нелегко, когда я начинаю думать, со сколькими женщинами ты был за все эти столетия. Кстати об этом, нам следует поговорить о защите, — и тут ее румянец стал еще гуще.

— Я не могу ни подхватить, ни передать ни одну из человеческих болезней, да и беременности опасаться не стоит, так как ее не будет, пока воин не попросит разрешения Посейдона, — тихо заверил он ее.