Жаклин Санд - Принцесса Конде

– У меня будет для вас несколько поручений.

– Я слушаю, мадам, – произнес де Ру, кланяясь.

Анна-Женевьева наградила его еще одной улыбкой.

– Когда доберемся до места, я дам вам необходимые распоряжения.

«Все это начинает походить на игру в шпионов», – подумал Фабьен. Но спорить с хозяйкой ему и в голову не пришло: раз герцогиня так желает, значит, на то есть причины.

– Я буду готов через четверть часа, ваше высочество.

– Хорошо. И прикажите заложить карету.

Де Ру спустился к себе, размышляя, какие сюрпризы преподнесет этот день. В том, что он – пешка в какой-то игре, Фабьен не сомневался. Как еще истолковать этот выезд герцогини? А вчерашнее собрание, которое также не прошло незамеченным для Фабьена (он старался знать все, что творится в доме), лишь подтверждало его догадки. Ришелье умер, король так слаб, что его кончины можно ожидать со дня на день. Фабьен впервые задумался, не погрузится ли страна в хаос после смерти короля. Кто станет регентом при малолетнем дофине? Само собой разумеется, право это принадлежит матери, но на что способен обидчивый и мелочный государь, любовь которого к Анне Австрийской давным-давно превратилась в ненависть. Правда, Мазарини он тоже недолюбливает, но… И где в грядущих событиях место герцогини де Лонгвиль, чья судьба волновала Фабьена все больше и больше?

– Странные наступают времена, – пробормотал де Ру, застегивая пуговицы своего самого затрапезного камзола.

Карета поджидала у дверей. Фабьен усадил в нее герцогиню, та задернула занавески – явно не желала быть узнанной. Де Ру сел верхом и поскакал рядом с каретой.

Де Фобер совершенно напрасно опасался потерпеть фиаско на театральных подмостках. Тот же Лопе де Вега, упрощенный до «рыночного» сюжета – хитрая девица, пытаясь отвертеться от постылого брака со стариком, строит из себя святошу, а попутно милуется с молодым красавчиком, выдавая его перед отцом за нищего калеку, – явно пришелся по вкусу непритязательным зрителям. Эме жалел только о том, что у него всего две руки, и это существенно ограничивало количество кукол на «сцене», а следовательно, масштаб постановки. Когда кукольник утомился, а дебютное представление закончилось, в шапку, предусмотрительно выставленную на видное место, обильно посыпались медяки.

«Что ж, если Мазарини окажется таким скупцом, как про него говорят, буду подрабатывать кукольными спектаклями», – думал шевалье не без иронии.

Какой-то здоровяк, видно, из приезжих, сунул в руки де Фоберу огромный кусок пирога, завернутый в тряпицу. Лейтенант подозрительно принюхался – похоже, с капустой.

– Ну, парень, развеселил, – рокотал щедрый зритель, хлопая себя по бокам. – Эта твоя Марта чисто пасторова племянница из моей деревни. Вся из себя эдакая краля, днем все о Боге говорит. А ночью мужики к ней шастают не хуже, чем днем в церковь. Забор намедни повалили, так усердствовали. Бери пирог, он свежий: жена утром пекла. Чем богат.

– Спасибо, добрый человек, – растроганно поблагодарил шевалье.

Откусил и тут же едва не поперхнулся. На площадь выкатилась карета без гербов, запряженная великолепной четверкой. Саму карету Эме не отличил бы от сотни других, но вот лошади… Их офицер узнал без труда: вчера днем они были впряжены совсем в другой экипаж, который тоже был на этой самой площади. Странное совпадение, не правда ли? А сегодня экипаж сменился, и его сопровождала охрана.

Сидящих внутри Эме видеть не мог, но верхового, ехавшего слишком близко к правой дверце кареты, он рассмотрел во всех подробностях. Что-то было в этом человеке… Что-то, не на шутку смущающее лейтенанта гвардейцев кардинала. Что-то знакомое?

«Выправка у всадника явно военная. Определенно, я где-то его видел. В армии? В ставке герцога Энгиенского?»

Имя всплыло словно само собой: Фабьен де Ру. Шевалье. Все же де Фобер не зря хвастался хорошей памятью.

Этот Фабьен как-то связан с сыном принца Конде. Пока еще шевалье не мог вспомнить, как именно, но связан. И вот теперь он оказался тут, на площади. Де Фобер категорически не верил в совпадения.

«Интересуетесь кукольным театром, господин де Ру? Какая забавная случайность».

Но нужно было переходить ко второй части спектакля и показать почтеннейшей публике куклу, изображавшую Мазарини, чтобы люди, явившиеся за куклой, знали, что она здесь.

Сюжет представления был очень прост. Однажды к кардиналу пришел король, разумеется, просить денег. Камзольчик износился, в ботинке дыра, челядь сидит без жалованья.

«Денег нет», – отвечала кукла в красной мантии, сидя на огромном сундуке, набитом золотом, и сочиняла разные причины, объясняющие, куда они могли подеваться. В финале этой истории к кардиналу явился… Кто бы вы думали? Не простой какой-нибудь рядовой чертенок, а сам сатана. Разумеется, с огромной палкой. И принялся лупить кардинала, попутно жалуясь зрителям, что, дескать, Господь, прослышав, какой кардинал отъявленный лгун, плут и скряга, назначил его старшим в аду, а его, сатану, выгнал.

Эме мысленно порадовался, что Ришелье отправился в мир иной. Во времена красного герцога он вместе со своей ширмой вмиг загремел бы за решетку.

Зрители радостно свистели и поминали недобрым словом проклятого итальянца, давившего их налогами, а кукольник настороженно ждал, когда же любители писать зашифрованные записки заинтересуются куклой кардинала.

Интуиция подсказала Эме, что нужно не терять из виду правую дверцу кареты. И действительно, вскоре плотно задернутые шторки чуть шевельнулись, и из-за них высунулась узенькая изящная рука в шелковой перчатке.

Женщина? Неужели дело лишь в какой-то любовной интрижке знатной дамы – иные таких карет не имеют? Шторки еще немного раздвинулись, сидящая в карете дама осторожно выглянула на улицу, чтобы получше рассмотреть кукол.

У де Фобера пересохло во рту. Это нежное личико, огромные бирюзовые глаза и золотисто-белокурые волосы могли принадлежать только одной особе. Мадемуазель де Бурбон собственной персоной! Тьфу! Эме мотнул головой: он совершенно запамятовал, что старшую сестрицу герцога Энгиенского с год назад выдали замуж за герцога де Лонгвиля. Стало быть, теперь – мадам де Лонгвиль.

Любопытно. Очень любопытно. Гораздо любопытнее, чем могло бы быть. И, судя по ее лицу, дело вовсе не в пустяковой интрижке. Когда речь идет о любви, хорошенькие женщины выглядят иначе. Он готов поклясться, что любимая родственница герцога Энгиенского сгорает от решимости вывести кого-то на чистую воду. Мужа? Отца? Брата? Зачем?

Пока Эме задавал себе все эти вопросы, герцогиня, занятая своими мыслями, подала знак де Ру. Шевалье тотчас наклонился к окошку.

Девушка, разрумянившись от волнения, тихо сказала: