Жаклин Санд - Принцесса Конде

– Наш больной написал вам?

Ну что тут оставалось делать? Скрывать истину от настоящего друга, да еще если этот друг – женщина…

– Он… любит меня… – Анна-Женевьева еле слышным шепотом произнесла то, что вот уже несколько минут составляло самую главную ее радость.

– А вы? – Элиза пристально поглядела в глаза девушки.

– И я… – это было произнесено одними губами.

Госпожа де Бланшетт порывисто обняла кузину.

– Что мне делать? – Девичьи глаза смотрели на нее с надеждой и испугом. – Он написал, признался мне…

– Позволить себе растаять, маленькая льдинка. Довольно зимы. Поезжай к нему при первой возможности.

– Но я…

– Нужно быть смелой, и я не устану тебе это повторять. Любовь трусов не терпит. Ты же сама сказала, что любишь его!

– Но я замужем!

– Ну и что? Если то, о чем ты мне сказала неделю назад, правда и герцог бессилен как мужчина, ваш брак признает недействительным любой церковный суд! Тебе требуется достойная компенсация за этот год! Приди и возьми ее!

– Но он…

– Что – он? Он не святой, поверь мне! Кстати, если ты решишься и поедешь – это помимо радости для тебя будет и достойной местью герцогине де Монбазон!

– При чем здесь герцогиня?!

– Подумай, – спокойно предложила Элиза.

Анна-Женевьева долго хранила молчание.

– Она и его любила? – спросила она голосом, зазвеневшим от ревности.

– Да стоит ему пальцем поманить – она бросит всех, кто сейчас вокруг нее крутится! – со свойственной ей грубоватой прямотой заявила Элиза. – Видишь, что происходит с твоей матерью? Чем госпожа де Монбазон отличается от нее? Герцогиня вот уже третью неделю шлет мне письма с намеками на то, что если господин аббат де Линь появится у меня и я извещу ее об этом, то она меня озолотит! Она случайно увидела его на приеме в Лувре и теперь горит от нетерпения вновь встретиться с ним!

– Я не желаю хвалиться своим счастьем! – холодно ответила Анна-Женевьева. – Особенно перед госпожой де Монбазон.

– Кто тебя заставляет? Напротив, оберегай его от завистливых взглядов, храни его как зеницу ока. Довольно и того, что все вокруг будут видеть, что ты счастлива и уверена в себе. И вот что я еще тебе скажу по секрету. Хорошенько запомни. У вас с Андре разные раны, хотя и одинаково болезненные. Ты не стесняешься раскрыть перед ним свою душу, но боишься собственного тела. Он привык отдавать любовницам тело, но душу свою открывал лишь однажды. И получил в награду предательство женщины, которую любил всем сердцем. Ему необходимо твое тепло. Тебе – его. Ваша судьба – излечить друг друга.

– Но я не могу так… – Герцогиня опустила голову.

Элиза еще раз обняла ее.

– Решись и действуй. Чем скорее, тем лучше. У тебя в распоряжении три недели, когда рядом не будет посторонних глаз. Потом – Париж. И что ты скажешь своему мужу по возвращении? Что тебе не помог источник?

– Я подумаю… – прошептала герцогиня. – Спасибо вам. Сейчас я хочу остаться одна…

И она осталась одна и попыталась молиться.

Не получалось. Перед внутренним взором возникло тонкое лицо аббата де Линя, которое все приближалось и приближалось к ней. Андре осторожно коснулся ее волос, вынул из прически алмазную шпильку; на грудь девушки мягко упал длинный белокурый локон. И она невольно откинула голову назад, чтобы Андре мог беспрепятственно целовать ее еще и еще… Закрывая глаза, потому что смотреть на него так близко было трудно…

Она уснула прямо в кресле, уронив голову на руку, лежащую на мягком валике. Элиза еле добудилась свою гостью к ужину. Анна-Женевьева быстро написала ответную записку и решила просить шевалье де Ру о любезности. Однако Фабьен не мог выполнить ее распоряжение: он уехал по просьбе Элизы к одному из арендаторов и должен был возвратиться лишь поздно вечером.

Анне хотелось поговорить, и она отправилась изливать душу госпоже де Бланшетт.

Элиза была единственной женщиной, с которой можно вести доверительную беседу. Например, о том, почему в мыслях Анны об Андре де Лине последнее время так много плотского. И почему эти мысли не кажутся ей кощунственными, а наоборот… До встречи с синеглазым викарием Анна-Женевьева и правда была целомудренно-холодной. Во многом благодаря равнодушию собственного законного супруга, который предпочитал иметь дело со зрелыми женщинами вроде мадам де Монбазон, а как вести себя с молодыми и неопытными, давно позабыл, да и не особо старался припомнить. В его распоряжении оказалось прекрасное юное тело, а то, что жена боязливо вздрагивает от его прикосновений, колени на ложе ей приходится разводить чуть ли не силой, и в момент, когда муж берет ее, супруга кусает губы скорее от боли, чем от страсти, герцога де Лонгвиля заботило очень мало. Главное, чтобы понесла. И желательно мальчика. Со своей стороны и молодая герцогиня свыклась с мыслью о том, что отношения между мужчиной и женщиной чем-то сродни насилию, и для женщины в них приятного мало. Во всем воля божья. Но сейчас… То странное чувство, которое нынче мучило Анну-Женевьеву, было для нее совершенно неожиданным, пугающим и желанным одновременно.

Тот поцелуй на крыльце… При воспоминании о нем кровь до сих пор бросалась в лицо герцогине. И не только в лицо. Странное ощущение. Волнующее, сладкое…

«А вдруг он умрет? Вдруг Андре умрет, и я никогда его больше не увижу?! Что же мне делать? Господи, что же мне делать?!»

На исходе третьего дня лихорадка, терзающая Андре де Линя, нехотя отступила. После полудня викарий лежал под теплым одеялом, обливаясь потом. Прилежно пил назначенные мэтром Вуайе лекарства, читал забытый Блезом томик Августина Аврелия и тихо радовался тому, что начинает выздоравливать. Тело было слабым, мышцы вялыми, как после пробуждения от глубокого сна; двигался аббат с трудом. Поднявшись, чтобы взять из шкафа свежую рубашку, Андре неловко качнулся и сильно ударился о кресло. Боль была такой, что в глазах мигом потемнело.

Сидя в кресле и баюкая ушибленное колено, он задремал. А когда очнулся, то за окном было уже совсем темно. Потрескивали дрова в камине – видимо, приходил Блез. На столе стояла корзинка с едой, накрытая чистым полотенцем.

Первый раз за прошедшие дни Андре понял, что жутко голоден. Появление аппетита было хорошим признаком.

Когда аббат зажигал свечи, пальцы уже не дрожали, были привычно послушными – тоже хороший признак. Однако ему нельзя было показывать, что он чувствует себя лучше. Придется разыгрывать из себя смертельно больного человека. Мэтр Вуайе с радостью согласился помочь ему в осуществлении этого плана: молодой викарий нравился врачу ровно настолько, насколько не нравился господин д`Исси.