Розалин Уэст - Сердце женщины

Внезапно из его груди вырвался сдавленный стон, как будто он пытался освободиться от неимоверной тяжести.

Потом Люк наконец-то открыл глаза и сделал глубокий вдох.

Он был жив!

Элиза последовала за мужчинами, которые понесли капитана в его каюту. Дрожа от холода и волнения, она наблюдала, как матросы обследовали Люка. Когда они накрыли его одеялами, Элиза достала из шкафчика ром и передала бутыль Шеймусу. Помощник влил немного рома между посиневших губ Жана Люка. Тут девушка заметила Реми, стоявшего рядом с кроватью. Глаза мальчика были полны слез – он чувствовал себя виноватым. Пытаясь утешить юнгу, Элиза осторожно обняла его за плечи.

Между тем шторм не унимался, и матросы вынуждены были удалиться, чтобы заняться своим делом. У постели капитана остался только Шеймус. Элиза приблизилась к нему и прошептала:

– Он поправится?

Шеймус вздохнул и вполголоса пробормотал:

– Слава Богу, свернутые паруса смягчили удар. Если бы Люк упал прямо на палубу или в воду… – Он умолк, не в силах продолжить.

Элиза налила в кружку рома и протянула ее пожилому ирландцу. Тот молча кивнул и осушил кружку одним глотком.

– Вы долго плавали вместе? – спросила Элиза.

Она видела, что Шеймус очень переживает.

Шеймус снова кивнул.

– Я обучил этого парня всем морским наукам и заботился о нем, как о собственном сыне. Впрочем, кажется, я слишком уж разговорился. Люк не любит подобные сантименты.

– Черная Душа? – прошептала Элиза. Шеймус с усмешкой покачал головой.

Он чуть не погиб из-за своего мягкосердечия. Глупый мальчишка…

Элиза нахмурилась. Мягкосердечный? Этот холодный, бесчувственный пират – мягкосердечный? Нет, едва ли. Ведь она помнит его мрачный пронизывающий взгляд. Правда, он без страха и колебаний бросился спасать мальчика, хотя прекрасно знал, чем рискует.

– Я его не понимаю… – в смущении пробормотала девушка.

Шеймус снова усмехнулся:

– Ничего удивительного, леди. Эту черту характера он вряд ли проявит по отношению к вам.

Разумеется, это был намек на его жестокость.

– Но я не сделала ему ничего дурного. Я даже не знаю его. Почему же он ненавидит меня? Шеймус посмотрел на нее с недоумением:

– Знаете, леди, вам лучше расспросить об этом своего отца, когда увидите его.

– Почему Я? Но все-таки… – упорствовала Элиза. – Почему я должна отвечать за то, что он был признан виновным в пиратстве и осужден?

Тут Шеймус, склонившись над капитаном, поднял его безжизненную руку так, чтобы Элиза могла видеть ее.

– Вот. Что скажете?

Элиза увидела, что все суставы пальцев на правой руке Люка имели неестественные утолщения. Удушающий ком подкатил к ее горлу, и она чуть слышно прошептала:

– Что с ним сделали?

– Они допрашивали его и требовали, чтобы он выдал местоположение своего корабля и имена членов команды. Каждый раз, задавая вопрос и не получая ответа, они ломали ему один из пальцев.

– Ло-ломали?.. – Элиза почувствовала подступающую к горлу тошноту. – Кто… кто ответственен за это?

Шеймус пристально посмотрел ей в глаза:

– Ваш отец, мисс Монтгомери.

Элиза уже хотела заявить, что Джастин Монтгомери ей не отец, но вовремя спохватилась. Она по-прежнему смотрела на пальцы Люка.

– Потом их пришлось повторно ломать, – продолжал Шеймус. – Чтобы они срослись надлежащим образом. Иначе он не смог бы пользоваться этой рукой.

Элиза не стала спрашивать, кто оказал Люку эту ужасную услугу. На глаза старого моряка навернулись слезы, и он, тяжко вздохнув, вновь заговорил:

– А теперь, леди, скажите мне, что с ним поступили по справедливости и он не имеет права отомстить тому, кто приказал это сделать. Но это еще не все. Кое-что он должен рассказать вам сам. – Шеймус внимательно посмотрел на своего молодого друга. – Да, у него слишком мягкое сердце. На его месте я бы покончил с вами и отправил безжизненное тело мерзавцу, породившему вас.

Потрясенная этими жестокими словами, Элиза потупилась. Помощник же молча направился к двери и покинул каюту. Когда шаги Шеймуса затихли, Элиза снова посмотрела на лежавшего перед ней человека. Его искривленные пальцы свидетельствовали о том, что Филомена многого не знала или не все рассказала ей. Но неужели Джастин Монтгомери действительно способен на такие жестокости? Элизе очень не хотелось в это верить, но все-таки она вполне могла допустить, что Джастин приказал пытать человека. Да, очень может быть… ведь он же сделал подневольной служанкой дочь своего друга, потому что ей нечем заплатить долг.

Элиза прикоснулась к пальцам Люка, и на глаза ее навернулись слезы – она представила, какую боль ему пришлось вытерпеть. При этом она с восхищением думала, каким мужеством он должен обладать, чтобы хранить молчание во время пыток.

Удар потряс его с такой силой, что, казалось, душа должна была покинуть тело.

«Наверное, я уже умер», – подумал Люк.

Словно со стороны он наблюдал, как команда и его пленница собрались вокруг него. Матросы плакали, но он не чувствовал их горя. «Так даже лучше, – промелькнуло у него. – Да, очень хорошо… Я полежу здесь немного и отдохну».

А затем он вдруг увидел искаженное горем лицо девушки. По ее щекам текли слезы.

«Боже, она плачет из-за меня!»

Эта мысль настолько поразила Люка, что сердце его вновь забилось. Однако он не мог дышать и не мог пошевелиться. Он задыхался, и его грудная клетка отказывалась расширяться. Теперь мысль о смерти пронзила его холодом, и он уже не испытывал приятного чувства покоя.

Затем воздух с шумом ворвался в горло и, наполнив легкие, вдохнул жизнь в его тело. Это ощущение оказалось таким приятным, что он на время забыл о боли. Но в следующую минуту боль снова охватила каждую клеточку его тела, и даже мысли наполнились страданием. Все вокруг померкло, однако это состояние не принесло покоя, и вскоре сознание вернулось к нему вместе с ощущением голосов – сначала едва различимые, затем более отчетливые. Это были голоса Шеймуса и пленницы. Не в силах принять участие в разговоре, он только слушал. Тяжело было слышать боль в голосе Шеймуса, когда тот говорил о повторном переломе его пальцев.

Тяжело, потому, что его вновь охватили те же ощущения… Он тогда привязал собственную руку к поручню и влил в себя кружку рома, чтобы заглушить боль. Его сковал страх, сковал ужас ожидания… Затем он вспомнил жуткий хруст и собственный крик, отдававшийся в ушах. Когда его пытали среди врагов, он мог сдержать крики, но не здесь, не среди друзей. Он молился снова и снова, пока не потерял сознание от острой боли. И даже в мучении тяжелее всего было видеть изрезанное морщинами лицо Шеймуса – тот словно просил прощения.

Именно в этот черный день ненависть Люка достигла предела, и он решил, что непременно отомстит… Он терпеливо дожидался, когда суставы полностью срастутся. В бессонные же ночные часы, когда боль в пальцах не давала покоя, он обдумывал план отмщения.