Жюльетт Сапфо - Египтянин. Путь воина [litres самиздат]

Токсарид слушал Ренси, не скрывая изумления.

– Я читал наставления великого мастера и «начальника скульпторов» Тутмоса, который работал при дворе фараона в Ахетатоне 12 12 Ахетатон – новая столица царства, построенная Эхнатоном; сейчас город известен как Тель аль-Амарна: в истории период правления Эхнатона принято называть Амарнским или Амарна. , – продолжал ваятель, всё больше воодушевляясь своим рассказом. – При нём скульпторы отошли от канонов и делали портреты по гипсовым маскам, снятым с живых и мёртвых людей. Сам Тутмос, создавая изображение царицы Нефертити, работал с натуры.

Ренси умолк на мгновение, и его молодое скуластое лицо с глубокими карими глазами, оттенёнными длинными ресницами, снова показалось греку печальным и задумчивым.

– К сожалению, от храмов Ахетатона ничего не осталось: камень за камнем их разбирали, пока они не исчезли в стенах позднейших построек. Но камень – не папирус, чтобы терять запечатлённое. Мне посчастливилось видеть рельефы фараона Эхнатона. Они необыкновенны, они восхитительны! Я видел фигурки людей: они двигались, метались, жили – они не знали покоя! У них как будто не кровь текла в жилах, а растаявшие солнечные лучи; эти люди, истинные дети Солнца, были готовы пылать и сгорать! – говорил Ренси, и голос его снова звенел от волнения. – Вот тогда я ясно осознал, что в скульптуре – самом великом из искусств – призвание моей жизни. Я понял, что стану мастером скульптуры, одним из лучших…

– Если тебе интересно моё мнение, ты стал самым лучшим. По крайней мере, здесь, в Саисе.

Ренси ответил греку сдержанной улыбкой:

– Твои слова звучат лестно, – никто ещё так не верил в меня, как ты.

Токсарид пробормотал что-то на своём языке и посмотрел прямо в лицо Ренси; его чёрные глаза поблёскивали.

– Ну что ж, мастер Ренси, теперь, когда мы лучше познакомились друг с другом, можно приступить к обсуждению условий сделки. Дело в том, что с позволения Псамметиха, сына номарха Нехо, мы, милетцы, начали строительство нового города. Этот город возводится в устье Нила на месте нынешнего греческого квартала – за средства милетских и хиосских купцов и с благословления местных властей. Греко-египетские торговые связи быстро развиваются: мы вывозим из страны зерно, папирус, лён, предметы роскоши, украшения из стекла, фаянса и слоновой кости, а ввозим вино и оливковое масло. Настало время основать в устье реки, открывающей выход к морским путям, надёжные торговые фактории. Город будет разрастаться и принимать всё большее число греческих поселенцев. Это значит, нам будут нужны наши храмы.

– Мне хотят предложить заказ по отделке храмовых стен?

– Скажем так: тебе доверят высекать статую. Огромную статую. И это будет статуя нашей богини любви Афродиты. Мы все сейчас убедились в том, что ни одному мастеру в Египте не удаётся высекать статуи женщин такими обольстительными, какими они выходят из-под твоего резца, мастер Ренси.

После этих слов милетец склонил голову перед Ренси в знак уважения к его таланту.

– Никогда ещё не представлялся мне случай оказать услугу другому народу. Хотя однажды я чуть было не отправился за море, ко двору иноземного правителя. Скажу честно: ваше предложение очень радует меня. Только что об этом скажут местные власти, власти Саиса? – В вопросе Ренси звучал явный намёк на номарха.

– Я уже говорил о тебе с Псамметихом: он не возражает. В договоре, о котором я говорил с купцами, будет пункт: ты назначен главным мастером при строительстве нашего храма. Остальные работники – художники, резчики, ваятели – будут в твоём личном подчинении.

Ренси весь вспотел от волнения. Ему надо было сосредоточиться и обдумать всё, что предложил Токсарид, но он никак не мог собрать свои мысли. Он никак не решался ни принять заказ, ни отвергнуть его.

Токсарид быстрым движением положил руку на его плечо.

– Подписывай договор, мастер Ренси. Высекай статую столько времени, сколько посчитаешь нужным. Мы не торопим тебя: как только будет закончена статуя Фаиды, мы временно установим её на том месте, где будет возводится храм. А когда ты будешь готов приступить к большой работе, вся территория строящегося храма станет твоей мастерской. Ты также волен выбрать модель для новой статуи по своему вкусу.

– Я буду работать по уже готовой модели, – ответил Ренси в радостном возбуждении, тем самым давая своё согласие.

Ренси подписал договор с милетцами. Эта новость облетела город с такой быстротой, будто речь шла о каком-то скандале.

Однажды ночью, уже погружаясь в сон, Ренси услышал топот ног, шум голосов, а затем стук камней, швыряемых в дверь мастерской. Он вскочил на ноги, бросился к двери: один из камней пролетел рядом с его ухом, когда он, распахнув дверь, выскочил на улицу. Теперь он слышал только топот удаляющихся людей – в темноте мелькали какие-то фигуры. Ренси хотел было броситься за ними вдогонку, но за спиной у него раздался встревоженный голос Фаиды: «Что за шум?»

С дико бьющимся сердцем Ренси вернулся в свою мастерскую – там уже стояли слуги гречанки, в руках у них были горящие факелы.

– В мастерскую швыряли камнями, – с хмурым лицом сказал Ренси, когда Фаида повторила свой вопрос.

– Они попали в статую? – испугалась гречанка.

Ренси взял у одного из слуг факел и обошёл статую, внимательно вглядываясь в неё. Игра лунного света на гладком каменном теле придавала богине волшебное сияние.

– Нет, хвала богам, не попали, – наконец ответил Ренси и сам облегчённо выдохнул.

Он мог похвалить себя за то, что в самом начале, приступая к работе, убедил Фаиду делать статую из гранита. Конечно, из известняка, красивого и мягкого камня, ваять было бы проще и быстрее. Но Ренси, наученный горьким опытом, испытывал страх увидеть своё новое творение разбитым на кусочки. И вот теперь его опасения оправдались: на статую покушались какие-то люди. К счастью, в этот раз камень был довольно прочным.

Фаида послала за Токсаридом, и тот появился в мастерской Ренси, едва над Саисом взошло солнце. Настроение у грека было самое скверное; он вошёл, сильно сутулясь, густые чёрные брови сошлись у переносицы в одну широкую линию.

– Один из недостатков этого города, – начал говорить он громким голосом, хотя и стараясь приглушить злость, – в том, что здесь не слишком жалуют чужеземцев. Мы новые люди в этой стране, пришлые, чужаки. Многие смотрят на нас с подозрением или со страхом, иные – и вовсе не скрывают своей враждебности. А сколько злобной дряни, к тому же презирающей наших богов! Они без колебания разобьют любую статую, если она не будет похожа на то, к чему они привыкли!

Какое-то время Ренси молчал, покусывая губы. Затем, желая утешить грека, заговорил медленно и раздумчиво: