Жюльетт Сапфо - Египтянин. Путь воина [litres самиздат]

Уже через пару дней Ренси встал с постели и, шатаясь, прошёлся по комнате; опухоль на лице и боль шли на убыль. Прослышав о случившейся беде, в дом Фаиды явился Депет.

– Думаю, здесь замешаны жрецы храма Нейт, – заявил он тоном, не допускающим возражений. – В своих обращениях к пастве Сенмин не раз говорил о том, что когда такие скульпторы, как ты, ваяют смертных женщин, чтобы их статуи появились потом в храмах, происходит надругательство над святыми канонами. Он говорил, что ты творишь зло, стремясь наполнить жилища богов суетными изображениями.

– Я уже слышал обо всём этом от моих греческих друзей. Но я не знал, что у Сенмина в Саисе такая власть…

– Да, у него такая власть. Сенмин и Нехо – две головы на одной шее: они всегда поворачиваются в одну сторону. – Депет помолчал и потом прибавил предостерегающе: – На счёт твоих греческих друзей я бы не стал обольщаться. Советую тебе приискать других покровителей.

– Почему ты так говоришь? Ты что-то знаешь? – Ренси испытующе взглянул на художника: губы у того дрожали, брови были нахмурены.

Но Депет ему не ответил, он отвернулся и пошёл прочь.

Ренси потерял не только статую Фаиды, но также саму Фаиду и покровительство милетцев.

– Нехо начал вести войну в открытую! – загудел Токсарид своим низким голосом, как только переступил порог дома. – Он потребовал прекратить строительство нового города и пригрозил применить к греческим поселенцам силу, если они сами не покинут Египет! Это конец нашим надеждам на укрепление греческого присутствия в стране! Клянусь чёрным скипетром Плутона, когда-нибудь Нехо пожалеет о том, что посмел подвергнуть греков такому унижению! Никогда прежде мы не испытывали подобного позора – быть изгнанными из страны, которой желали только блага и процветания!

– Что же мне теперь делать? – спросил Ренси, поняв, что его замыслам не суждено осуществиться.

Токсарид безошибочно угадал его тревогу. Наклонясь к Ренси, он словно бы прикрыл его своими мощными плечами:

– Мастер Ренси, я буду счастлив, если ты окажешь мне честь отправиться в путь на одном из наших кораблей. Будь уверен, в Милете никто не осмелится тронуть тебя даже пальцем!

Услышав столь горячее заверение, Ренси учтиво поклонился:

– Моё место здесь, в Та Кемет. Прости, но положение чужеземца, какими бы благами его не одаряли, кажется мне незавидным.

– Тогда тебе придётся искать друзей при дворе номарха. Людей, которые восхищены твоими работами и заступятся за тебя перед Нехо. К сожалению, на Псамметиха рассчитывать больше нельзя: по приказу отца он уехал в Фивы – укреплять оборону города, где, как ты знаешь, сейчас находится фараон.

– В таком случае, я буду добиваться встречи с его высочеством принцем Танутамоном: хвалил же он мою работу, когда я изваял его портрет.

– Боюсь, ваша встреча не состоится, – Токсарид покачал головой, и густая прядь из его чёрной гривы упала на смуглый выпуклый лоб. – Племянник фараона отбыл за нильские пороги: к себе на родину, в нубийскую столицу Напату. Если война с Ассирией разгорится вновь, он приведёт в Египет свои войска.

– А если я попрошу заступничества у сестры фараона? – не терял надежды Ренси. – Ведь она одобрила статуи «двойников», над которыми я работал в заупокойном храме его величества…

И снова его ждало разочарование.

– Шепенупет тяжело больна, – ответил ему всезнающий грек. – Но, даже если бы ты сумел пробиться к ней со своими мольбами о покровительстве, тебе было бы в нём отказано. Я слышал, в последнее время влияние жрецов на «супругу Амона» усилилось, а верховный жрец храма Нейт и вовсе стал её духовником.

Видя, что Ренси стоит перед ним совсем отчаявшийся и растерянный, Токсарид прибавил с озабоченным, суровым лицом:

– Между нами говоря – если только я могу дать тебе совет – для тебя было бы лучше покинуть город как можно быстрее. И не столько из-за непримиримости твоих давних недругов – жрецов, но – по причине возрастающей деспотии Нехо. Как только номарх породнится с правящей династией, женившись на дочери фараона, его власть в Нижнем Египте укрепится и полностью перейдёт в его руки.

Ренси сразу помрачнел.

– Я уверен, Нехо собирается сам стать фараоном! – воскликнул он и при этом удивился, откуда у него вдруг появилась такая уверенность.

– Со временем мы узнаем, так ли это.

На крупном, бородатом лице Токсарида обозначились резкие морщины.

– Невесело мы расстаёмся, мой друг! – со вздохом сказал он.

Они замолчали и долго смотрели друг другу в глаза, прощаясь.

Глава милетских греков круто повернулся и вышел из дома; Ренси, подавленный горьким чувством утраты, укрылся в мастерской. Он сидел на земляном полу, обхватив колени руками, и смотрел на то место, где недавно стояла статуя Фаиды. Гнев, боль и горечь слились в едином ощущении, от которого колотилось сердце и становилось трудно дышать.

Он понял, что в мастерской уже не один, когда услышал тоненький звон ножных браслетов и уловил в воздухе аромат знакомых благовоний. Войдя, Фаида осталась стоять у порога.

Ренси почудилась странная тень, набросившая покров печали на лицо гречанки. Тёмные круги легли в глазницах, глубокие борозды протянулись от тонких крыльев носа, опустились уголки нежных губ.

Они оба знали, что это – их последнее свидание.

– Ренси, все годы, проведённые в этой стране, я была не слишком хорошего мнения о египтянах. Но ты один оправдал в моих глазах целый народ. И теперь я хочу пожелать, чтобы ты был счастлив и чтобы ты создавал изваяния, самые прекрасные в Та Кемет.

Фаида помолчала, потом спросила:

– Ты не останешься в Саисе?

– После всего случившегося мне здесь делать нечего.

– Но ведь влияние Нехо распространяется на весь ном?

– К несчастью, да.

– Тогда в Танисе тебе от него тоже не скрыться. Я слышала, местный градоначальник – человек Нехо.

– Верно, – Ренси обречённо вздохнул. – Но там моя родина.

Они умолкли, глядя друг на друга с грустью и какими-то затаёнными, так и не высказанными чувствами.

– Ты уезжаешь завтра? – снова заговорила Фаида.

– Наверное. Если ты, конечно, позволишь провести мне здесь ещё одну ночь…

– Дом остаётся в твоём распоряжении целую неделю. Пока не перейдёт во владение нового хозяина. Я же уезжаю сегодня вечером: мы отплывём, как только подует попутный ветер.

– А ты… ты больше не вернёшься в Саис?

– Пожалуй, что да. Я останусь на родине, – Фаида как будто извинялась за принятое решение.

– Разве я упрекаю тебя? – Ренси поспешил успокоить гречанку.

– Нет, но это и плохо, – ответила та печально.

Ренси взглянул на Фаиду пристально, хотел что-то прибавить, но промолчал: догадался, что, если бы он удерживал её, она бы осталась с ним. Было ли то, что их соединяло, любовь? И мог ли он желать более совершенного соединения с возлюбленной, чем в их обоюдных ласках – порою страстных и необузданных, порою нежных и чувственных?..