Дженнифер Доннелли - Зимняя роза

– Меня одиночество не тяготит, – сказал Сид.

Мэгги пошла вдоль кустов. Она срывала и сравнивала ягоды, осматривала листья, отщипывала побеги. Но Сид знал, что их разговор не окончен. Он спиной чувствовал ее взгляд. Вскоре Мэгги повернулась и пошла обратно.

– Ты идешь ужинать? Элис жарит вырезку газели, которую ты добыл.

– Я еще немного помашу мотыгой.

– Серьезно?

– Ага.

– Ты, когда злишься, всегда рыхлишь землю.

– Черт побери, Мэгги! Опять за старое?

– Сид, на кого ты злишься? На миссис Литтон? На себя?

– Мэгги, я ни на кого не злюсь, – ответил Сид, стараясь говорить спокойно. – Я просто забочусь о здоровье кустов, чтобы у нас был хороший урожай. Ты же хочешь получить хороший урожай?

– Ты корячишься на поле с пяти утра. Сейчас семь вечера. Ты проработал четырнадцать часов кряду. Даже на обед не ходил. Я проверяла. Рубаху на тебе можно выжимать. Ладони сплошь в водяных мозолях.

– Не преувеличивай. Пара мозолей, не больше.

– Ты все еще совершаешь покаяние? – спросила Мэгги. – По-прежнему жаждешь прощения?

Слова Мэгги попали в цель.

– Ради бога, оставь меня в покое! – огрызнулся Сид. – Я не нуждаюсь в прощении. Я всего-навсего получаю то, что заслужил. Не больше и не меньше.

Однако Мэгги не собиралась оставлять его в покое.

– Кто ты такой, чтобы решать, кто из нас что заслуживает? – резко спросила она. – Или твои грехи значительно тяжелее чужих? Твоей душе отказано в искуплении? Чем ты так сильно отличаешься от остальных?

– Ты не знаешь, кем я был и что успел натворить.

– Не знаю. Зато знаю, кем была сама и что натворила.

– Мэггс, неужто ты грабила банки? Воровала? Разбивала головы? – язвительно спросил Сид.

– Нет.

– Я так и думал.

– Я убила человека. Своего мужа.

Сид перестал махать мотыгой и выпрямился. Он работал у Мэгги пять лет, и за все эти годы она крайне редко говорила о муже.

– Сэмом его звали. Сэмюэл Эдвард Карр. У нас было двое детей: четырехлетний Эндрю и двухлетняя Мэри. До переселения сюда мы жили в Австралии, а еще раньше – в Девоне. Мне там нравилось. Я не собиралась никуда уезжать, но Сэму не сиделось на одном месте. Он хотел владеть землей, жить на просторе. Мы продали дом, взяли детей и пустились в путь. Купили в Новом Южном Уэльсе пятьсот акров фермерской земли. Собирались разводить овец…

У нее дрогнул голос. Мэгги замолчала. Ее взгляд был устремлен не на поля и не на горизонт. Она смотрела в прошлое, видя то, чего не видел Сид.

– Что тогда произошло? – тихо спросил он.

– Был вечер. Такой же, как этот. Наступили сумерки. Наш дом еще строился. Мы жили в палатке. В тот вечер мы поужинали. Я собрала посуду и пошла на ручей ее мыть. Обычно я брала детей с собой, но Энди вывихнул лодыжку, и мне не захотелось, чтобы он ковылял за мной. Я попросила Сэма присмотреть за детьми. Еду мы готовили прямо на костре. Сам знаешь, как огонь привлекает маленьких детей. Я всегда зорко следила, чтобы они не приближались к костру… Это и стало роковой ошибкой. Я не должна была оставлять детей на Сэма. Он не привык управляться с малышами и не знал, что они неистощимы на шалости. Не успела я дойти до ручья, как вдруг залаял наш пес. У нас в загоне было несколько овец и еще куры в наспех сколоченном курятнике. Сэма постоянно беспокоили набеги динго. Эти твари стащили у нас ягненка и нескольких кур. Зная, что собака попусту брехать не будет, он пошел взглянуть на овец, а Энди велел присматривать за сестрой. Я вымыла почти всю посуду, когда услышала детские крики. Я помчалась обратно. К тому времени почти стемнело. Вскоре я увидела детей. Они бежали в горящей одежде, думая тем самым загасить огонь. Маленькие еще были. Не знали, что так нельзя. Сэм подскочил к Мэри, я к Энди. Мы катали их по земле, сбивая пламя.

Мэгги замолчала. Прошло не менее минуты, прежде чем она продолжила рассказ. Сид вряд ли представлял, какая вереница картин и воспоминаний пронеслась у нее в голове.

– Мэри кричала не умолкая. До самого конца. Ее не стало тем же вечером. Энди продержался дольше. Почти день. Он не кричал, а только стонал. Рассказал, что старался не пускать сестренку к костру, но и глазом моргнуть не успел, как она оказалась рядом и на ней вспыхнуло платьице. Тогда Энди стал сбивать огонь, а вместо этого загорелся сам. Когда он умирал, я не могла взять его на руки. Даже прикоснуться не могла. У него не осталось кожи. Он без конца повторял: «Мамочка, прости меня. Мамочка, прости…»

– Что было дальше?

– Мы их похоронили. Сэм хотел остаться, но не смог. Негде было. Я дотла сожгла недостроенный дом. Едва сама не бросилась в огонь. Сэм удержал. Он продал овец, кур, землю. Получил мало. И мы отправились в Африку. Это было единственное место, куда мы могли податься. Он слышал, что правительство ищет поселенцев и задешево отдает землю в аренду. Через пять лет он умер. Из-за меня, потому что я его не простила. Я винила его в гибели детей. Не могла дать выход своему гневу и горю. Мы жили вместе, но были совсем чужими. Ни капли тепла. Ни крупицы доброты. Бывало, сидит он за столом напротив меня и смотрит. Или в полях. У него всегда был умоляющий взгляд. И столько боли в глазах. Это его и доконало. А ведь Сэм был хорошим человеком. Он заслуживал прощения, но я не могла его простить. Ведь это означало простить и себя.

Мэгги снова замолчала. Сиду показалось, что за эти минуты она постарела на сотню лет. Он видел, как дорого далось ей это признание.

– Темнеет, – наконец сказала она. – Пойду-ка я домой.

На поля опустились сумерки. Вскоре совсем стемнеет. Мэгги всегда стремилась вернуться домой до наступления темноты. Теперь Сид знал причину.

– Я попрошу Элис не убирать твою порцию с плиты, – сказала она.

Никогда еще голос Мэгги не звучал так устало и так старчески.

– Мэгги, я…

Сид напряженно подыскивал слова. Мэгги осторожно коснулась его руки.

– Сид, ты хочешь, чтобы тебя простили? – тихо спросила она. – Тогда научись прощать.

В последний раз Индия смотрела на равнины Тики. Завтра они втроем уезжают, и она уже никогда не увидит этих мест. Почти неделю она каждое утро ездила сюда. Хотела запечатлеть в памяти высокую траву, колышимую слабым ветром, стремительно несущиеся облака, цепь холмов вдалеке. Ей хотелось запомнить эти места, поскольку здесь теперь жил Сид Мэлоун.

Неожиданная встреча с ним выбила Индию из колеи. Она была раздавлена. Почти не притрагивалась к еде. Ночью почти не смыкала глаз. Действительность лишилась привычных ориентиров, словно Индия жила и действовала во сне. Земля, еще недавно такая прочная, уходила из-под ног. Индией овладело отчаяние, глубокая досада на собственную жизнь, которая могла бы сложиться совсем по-другому. Ее отчаяние распространялось и на Шарлотту, настоящий отец которой был жив, но девочка никогда об этом не узнает. И Сид никогда не узнает, что спасенный им ребенок – его родная дочь.