Мирей Кальмель - Леди-пират

Она вынуждена была признать, что этот самый Тобиас очень хорош собой. Лет ему, самое большее, тридцать пять, костюм на нем отличного покроя и превосходно сшит: вон как подчеркивает гибкую талию и обрисовывает широкие плечи… Вообще и фигура красивая, и лицо: живые такие черные глаза, длинные, тоже черные, волосы, подстриженные и завитые, чтобы выглядеть как парик придворного. Но каким бы дядюшка ни был красавцем, Мери все равно виделись в нем одни только самодовольство и спесь.

Дженни поспешно проводила гостя в малую гостиную, где леди Рид проводила время за чтением.

— Матушка, дорогая моя матушка! — воскликнул старший сын, поклонившись. И это послужило единственным проявлением его любви к матери.

— Тобиас, как же я счастлива тебя видеть, — спокойно ответила мать и протянула руку для поцелуя.

Оставив их беседовать друг с другом, Дженни плотно затворила за собою дверь в гостиную, отчего Мери сразу же почувствовала себя ущемленной в правах: теперь не услышать, что они там скажут!

— Вот что, Мери Оливер, не сиди-ка ты тут, — тихонько посоветовала ребенку кухарка. — Знаешь ведь, как ненавидит твоя бабушка, когда ты разгуливаешь близ того места, где она принимает гостей. А что касается ее сыночка, уж поверь: он еще противнее, чем кажется.

Мери кивнула в знак согласия, но даже и не подумала слушаться. Дженни удалилась — ей нужно было еще начистить груду медных кастрюль и следовало не терять времени, потому как вот-вот пора будет готовить ужин. А девочка, едва осталась одна, рискуя быть обнаруженной, все-таки приникла ухом к двери в гостиную, чтобы лучше было слышно разговор: эта дурацкая дверь, и так невозможно толстая, все приглушает… Малышка просто сгорала от любопытства.

— Нет, я все-таки не понимаю, как вы могли согласиться взять к себе чужого мальчишку! — кипятился Тобиас. — Совершенно ведь очевидно, что у него общего с нашей семьей ничуть не больше, чем у его мамаши!

— Вы не правы, сын мой. Мальчик, его зовут Мери Оливер, по сути своей, очень славное дитя, и я имела возможность убедиться в этом. Кроме того, следует быть милосердными, пока пребываем в земной юдоли. Не хочется ущемлять вашей гордости, сын мой, но я продолжаю думать, что даже совсем немного снисходительности, немного великодушия со стороны семьи по отношению к… к выбору вашего брата могли бы помешать тому, что Джон заупрямился и поспешил стать моряком только ради того, чтобы прокормить жену и ребенка. Вполне было достаточно, что ваш отец лишил его наследства.

— Мы должны сохранять достоинство семьи Рид! — горячо возразил Тобиас. — Разве вы забыли, матушка, кто я? Мои корабли пользуются такой славой, что открывают мне путь ко всем королевским дворам Европы, а вы хотите, чтобы я позволил запятнать свое имя только из-за того, что какой-то сопляк, не умевший вести себя прилично и ухитрившийся втюриться в нищую потаскушку, был со мной одной крови? Нет, я ни о чем не жалею! Разве, пожалуй, о том, что ваши религиозные чувства склоняют вас к тому, чтобы постоянно становиться на защиту вдовы и сиротки… Конечно, они делают вам честь, матушка, но одновременно и делают вас неспособной оценить тот огромный ущерб, который эта несчастная склонность может нанести вашим близким, вашему окружению! Хочу предупредить: стоит этому навязанному мне вами племянничку хоть чуть-чуть провиниться, я прикажу вышвырнуть его за дверь без всяких разговоров. Уж будьте уверены! Хотя бы ради того, чтобы уберечь вашу репутацию. Именно вашу!

— Хватит, Тобиас! — тяжело дыша, выкрикнула леди Рид. — Оливер заслуживает моего доверия, а вы… вы… Кто бы вы ни были, Тобиас, прежде всего вы — мой сын, и хотя бы в силу этого обязаны меня уважать!

— Прошу вас, матушка, извинить мою горячность, — пробормотал Тобиас. — Оставим эту тему. Вы разгорячились, а это отнюдь не полезно для вашего сердца…

Раздался стук дверного молотка, и Мери — почти в отчаянии оттого, что не удастся дослушать, — покинула свой наблюдательный пост. А Дженни побежала открывать.

Несколько минут спустя пастор Ривс, который явился дать ребенку урок катехизиса, обнаружил Мери Оливера в классной комнате. Примерный ученик сидел за рабочим столом, уткнув нос в Библию, и, видимо, повторял задание на дом. Пастор сильно этому порадовался — он же не знал, что между строк девочка Мери лихорадочно вычитывает средство… нет, не простить Тобиаса Рида, а отомстить ему!

Она не рассказала Сесили об этом неприятном разговоре, чтобы мамочка не перестала быть веселой, какой ей удалось снова сделаться с некоторых пор. Но одна только мысль о том, что всеми своими несчастьями мать обязана людям, для которых важнее всего на свете их ранг и незапятнанность «доброго имени», вызывала у Мери приступ тошноты. Долго-долго.

Мери страдала от презрения дяди Тобиаса целых семь лет.

Поняв, до какой степени Мери Оливер раздражает ее старшего сына, как портит ему настроение, леди Рид постаралась организовать расписание занятий внука так, чтобы ребенок всегда был занят на уроке, когда приходит Тобиас. А Мери чем дальше, тем с большим упорством стремилась к образованию. Если поначалу она училась только затем, чтобы угодить и своей маме, и леди Рид, то довольно скоро стала получать от уроков истинное удовольствие. Ум у нее был живой и любознательный, и, естественно, ей хотелось узнать обо всем и научиться всему. Девочку не нужно было уговаривать прочесть книжку или позаниматься: книги она просто глотала, одну за другой, на уроки шла едва ли не охотнее, чем к обеду. Однако хотя Мери становилась сильнее, умнее и знала теперь куда больше, чем прежде, добродетели в ней не прибавилось, и таскала она все, что плохо лежит, по-прежнему за милую душу, и наслаждение от этого получала не меньшее, чем от лакомства.

Ей уже исполнилось четырнадцать лет, но грудь ее все еще оставалась плоской, как доска, и потому Мери было совсем не трудно играть роль мальчика. Что же касается места пониже пояса, которое могло бы вызвать у наблюдательных свидетелей ее взросления и развития некоторые сомнения, то об этом позаботилась Сесили. Она научила дочку скатывать лоскуток ткани и засовывать его в штаны: они оттопырятся, пояснила мамочка, и создастся иллюзия, будто у тебя там все в порядке. Кроме того, девочка постоянно упражняла голос, стараясь изменить его тембр на низких тонах, так что можно было подумать, будто голос у нее ломается, и это настолько вошло у нее в привычку, что вскоре она перестала об этом думать — все получалось само собой, совершенно естественно.

Мери отказалась от уроков верховой езды, потому что Сесили, которая сильно беспокоилась за нее после первого падения с лошади, взяла с дочери клятву никогда больше не садиться в седло. Она привела тогда в качестве главного довода то, что дворяне ездят в карете, бедняки ходят пешком, а всадники только затем становятся всадниками, чтобы все на них смотрели…