Элейн Барбьери - Полночный злодей

— Я так и знал — вы плачете.

— Нет, нет. Это ничего. — Клариса изобразила улыбку. — Обычные женские слабости. Время от времени такое случается. Час-другой, и со мной все будет в порядке.

— Клариса… mon amour…

Пьер взял ее за плечи. Гнев его испарился, когда он прошептал:

— Клариса, вам не надо притворяться со мной. Я вижу, что-то случилось.

— Non, ничего!

Пьер убрал прядь волос с ее щеки, и Клариса ощутила нежность, исходящую от его руки. Она увидела, как в глазах Пьера промелькнула боль, когда он прошептал:

— Знайте, что бы ни случилось, вы всегда можете довериться мне.

Клариса отрицательно покачала головой:

— Мне нечего вам сказать!

— Non… mon amour… s'il vous plait, больше не расстраивайтесь. — Он обнял Кларису, и ей стало немного уютнее. — Я не буду больше домогаться с вопросами, только попрошу кое-что мне пообещать…

Он несколько отстранился, чтобы видеть ее глаза, и, помолчав, продолжил:

— Если когда-нибудь вам что-либо понадобится, вы придете ко мне и обратитесь с просьбой о помощи.

— Ноя…

— Обещайте, Клариса.

— Пьер…

— Обещайте мне. Я хочу услышать, как вы произнесете, что придете ко мне, если вам что-нибудь будет нужно.

Милый Пьер… У Кларисы разрывалось сердце. Она, конечно, не заслуживала, чтобы такой добрый и щедрый человек любил ее. Она не могла ошибиться в его чувстве, но ее сердце принадлежало другому.

— Клариса, дайте обещание, ради покоя моей души, если не вашей.

Клариса посмотрела в карие глаза, так преданно устремленные на нее, и прошептала:

— Обещаю. Ради покоя вашей души.

— А что с вашей душой, ma cherie?

Сама удивившись вырвавшимся словам, Клариса прошептала:

— Для меня просто подарок — знать, что я могу положиться на вас, если мне будет нужно.

— А ваше волнение сейчас?

Клариса не знала, что ответить. Правда заключалась в том, что она ничего не могла сделать, чтобы помочь своему любимому Рогану и милому Бертрану, не рискуя подвергнуть их еще большей опасности. Ничего… только молиться.

Пьер был явно обеспокоен. К своему удивлению, она смогла улыбнуться.

— А сейчас я попрошу вас об одной вещи.

— Все, что угодно.

— Не найдете ли вы коляску, пока я буду одеваться? Я хочу поехать в собор.

Он кивнул:

— Коляска будет ждать.

Oui, она могла только молиться…

Да, что же он собирается делать?

Вопрос, заданный Габриэль, повис в тишине каюты. Присутствие Пуантро на Гранде-Терре настолько потрясло Рогана, что он временно утратил способность логически мыслить. Опасность его положения сделалась вдруг как никогда острой.

Годы, посвященные разработке плана, сведения о зверских убийствах американских моряков, вопли умирающих, не дававшие ему покоя, — все это вновь всплыло в памяти Рогана. Встреча с Пуантро стала критическим моментом — под угрозой было восстановление справедливости, которого он добивался. В то же время страдание в чистых серых глазах, недоуменно смотревших на него, заставляло переворачиваться душу Рогана.

Он проклинал судьбу, которая посылала ему новые испытания. Внутри все кипело, и боль отразилась в его голосе, когда он ответил:

— В настоящий момент я ничего не намерен делать.

— Ничего?..

— Бертран отправился на Гранде-Терре. Он должен узнать причину визита вашего отца.

— А потом?

— А потом мы посмотрим.

Тревога Габриэль усилилась.

— Вы… вы не причините отцу зла?

— Причинить ему зло? — Роган не смог сдержать презрительную ухмылку.

— Вы не нанесете ему физических увечий?

— Если бы мои намерения состояли в этом, я мог бы это сделать давным-давно.

— Каковы же ваши намерения?

— Добиться справедливости, мадемуазель!

— Но…

Поняв, что накал эмоций на пределе и дальнейшие колебания приведут его к неразумному поступку, так как стоящая перед ним красивая юная девушка готова вымаливать жизнь человека, которого он поклялся уничтожить, Роган повернулся и вышел из каюты, резко хлопнув дверью.

Он исчез в одно мгновение, оставив Габриэль в полной растерянности. Роган понимал, что впервые в жизни он спасовал перед лицом опасности.

Рубин и кобальт витражей, запах горящих свечей, благостные лица святых, мир и покой над всем… Кафедральный собор был пуст, скамьи красного дерева свободны, кроме двух мест…

Клариса застыла, преклонив голову, только ее губы беззвучно творили молитву… Сидящий рядом с ней Пьер тоже молчал, но не молитвой были заняты его мысли — он наблюдал за Кларисой и не мог оторвать взор от ее несравненной красоты. Головка с искусно уложенными светлыми волосами, покрытая черными кружевами, напомнила ему виденные в Европе картины великих мастеров. Припомнился также момент, когда Клариса появилась на улице перед заведением мадам, где он ждал ее в коляске. Пьер прежде никогда не видел Кларису такой: одетая в строгое темное платье с высоким воротником и в изящной мантилье, каким-то образом подчеркивавшей невинность ее души, она вызвала в нем чувства, каких раньше он никогда не испытывал.

Клариса Бушар… куртизанка? Non. Он всегда знал, что под маской, которую Клариса выставляла напоказ обществу, скрывается ее подлинное лицо. Он чувствовал, что настоящей Кларисы ее профессия не коснулась.

Тем не менее Пьер не представлял, как глубоко будет тронуто его сердце, когда эта женщина окончательно раскроется перед ним и ему выпадет счастье познать ее до конца.

Пьер опустился на колени рядом с Кларисой. Она вовсе не стремилась к тому, чтобы он сопровождал ее в собор. По известной причине она боялась за мужчину, которого любила. Клариса не хотела, чтобы Пьер находился рядом, когда она будет молиться за своего любимого, но в нем проснулась знакомая ревность, когда он посмотрел ей в глаза и все в них прочел.

Однако ревность делала Пьера все более решительным. Он знал, что нужен в данный момент Кларисе — понимала она это или нет. И он намерен был доказать ей это. Он убедит ее в своей любви так, как не могут передать никакие слова, и будет надеяться, что в один прекрасный день она полюбит его, как никогда не любила этого неизвестного мужчину.

Клариса подняла глаза. Ее щеки были мокрыми от слез. Сострадание охватило Пьера, и его рука крепко прижала ее к себе…

В этот момент он произносил свою безмолвную молитву.

— Я не знаю такого человека.

Несколько коротких фраз, произнесенных Лафиттом по-английски с сильным акцентом, повисли в тишине. Пуантро молча разглядывал на удивление молодого француза. Лафитт, сидя напротив него на стуле, обтянутом роскошной материей, с хрустальным бокалом у рта, являл собой воплощение европейской элегантности, что невозможно было отрицать. Пуантро понимал, что весь этот блеск был рассчитан на то, чтобы подчеркнуть его собственный неряшливый вид.