Элейн Барбьери - Полночный злодей

…Я рекомендую вам не видеться с ней до тех пор, пока она не придет в себя…

А как долго это продлится?

Несколько дней… неделю… может, больше…

Вечность.

Будет ли Клариса с ним опять? Не явятся ли переживания Кларисы причиной ее полного охлаждения к нему? И возможно ли, держа Кларису в объятиях, смириться с тем, что она думает о другом мужчине?

Вопросы не кончались. Пьер попытался вернуться к работе, когда стук в дверь прервал его мысли.

— Кто там, Генри?

— К вам посетительница, господин Делиз.

— Посетительница?

— Мадемуазель Клариса Бушар.

Невероятно! Счастье! Вопросы, которые волновали Пьера, в один миг улетучились, и он бросился к двери.

Великолепный холл элегантного дома Пьера произвел на Кларису большое впечатление. Хрустальная люстра переливалась множеством оттенков, декорированные шелком стены мягко отражали отблески хрустальных подвесок. Строгая мебель красного дерева являла собой молчаливое свидетельство вкуса и качества, проявившегося и в огромном мохнатом ковре. Старинный портрет мужчины, удивительно похожего на Пьера, будто какой-то его живой родственник, неодобрительно взирал на нее сверху.

Так или иначе, Клариса была готова к выражению неодобрения или негодования в любом его проявлении, лишь бы спасти жизнь Рогана.

Габриэль Дюбэй любила Рогана. Клариса прикрыла на минуту глаза. Эта мысль вызвала у нее боль и радость одновременно. Впрочем, если Роган любил Габриэль, она тоже должна любить его. Клариса не понимала, как могло быть иначе.

Откровенно поговорив с Габриэль, она обнаружила в этой девушке внутреннюю чистоту, которая каким-то образом сохранилась в ней, несмотря на близкие родственные отношения с порочным Жераром Пуантро. Клариса почувствовала, что Габриэль любит своего отца, и жалела ее за эту любовь так же, как восхищалась тем мужеством, с которым она осмелилась прийти к мадам.

Хлопнула дверь… торопливые шаги… появился Пьер… вот он приближается…

У Кларисы внезапно пересохло в горле. При виде Пьера она не то засмеялась, не то заплакала. Дорогой Пьер, его открытое мальчишеское лицо, такое искреннее! Как не хватало его в эти последние ужасные дни!

— Клариса…

Взгляд Пьера был наполнен участием… и любовью. Non, она не могла обманывать его, ни за что на свете. Отступив немного, когда Пьер приблизился к ней, она прошептала:

— Пьер, mon ami, мне нужна ваша помощь.

Он остановился, краска прилила к его лицу, отразив поток противоречивых чувств. Его грудь вздымалась под тонкой льняной рубашкой. Она вспомнила тепло его мускулистой груди, когда лежала рядом, приникнув к ней щекой. Припомнился звук его сердца, эхом отдававшегося в ухе, запах его кожи и шелковистость темных волос. Дорогой Пьер… любимый Пьер…

Она помолчала, а потом спросила:

— Вы поможете мне?

Пьер обхватил руками лицо Кларисы. Он решил, что любовь привела ее сюда. Это так и было, но любовь не к нему, а к другому человеку. Она заметила на его лице выражение легкого разочарования, а затем горячей злости.

Она замерла, понимая, что с каждым мигом ярость Пьера разрастается все больше и больше.

Жерар толкнул дверь и вошел в безмолвный холл своего дома. Довольный, он огляделся вокруг.

— Бойер!

Он услышал знакомые шаркающие шаги, и старый слуга появился перед ним.

— Где мадемуазель Габриэль?

— Я здесь, отец.

Увидев, что Габриэль вышла из тени гостиной, он направился прямо к ней. Ее лицо было бледным. Она была одета в строгое платье, которое напомнило ему о монастыре. Она все так же ослепительно красива, снова с ним и скоро опять будет принадлежать только ему.

Настроение Пуантро поднялось, когда он заключил ее в объятия и прижал к себе. Ее радость волной прокатилась по нему, и он дрожащим от нежности голосом произнес:

— Габриэль, ma petite cherie. Скоро все будет хорошо.

Он немного отпрянул назад, не получив на эти слова никакого ответа. Казалось, незримая стена возникла между ними. Он прошептал, глядя прямо в ее ясные серые глаза:

— Ты веришь мне, не правда ли, Габриэль? Ты ведь знаешь, я сделаю все, чтобы восстановить спокойствие, которое осеняло нас раньше. Я снова сделаю тебя счастливой.

— Все, отец?

— Все, ma cherie.

Он заметил, с каким напряжением она вглядывается в его лицо. Ее губы трепетали от слов, которые никак не могли с них сорваться, в глазах застыла боль, и он почувствовал ее. Он не стал принуждать Габриэль к откровениям. В этом не было необходимости. Буря скоро пройдет, и все будет как раньше.

Он увидел, как по щеке дочери скатилась слезинка, мгновением раньше, чем она крепко прижалась к нему.

Сердце Жерара наполнилось уверенностью в ее любви.

Настала еще одна ночь. Роган продолжал без устали ходить из угла в угол, поглядывая, как он это делал бесчисленное число раз, на зарешеченное окно своей камеры. Его отчаяние дошло почти до безумия.

Сев на кровать, он закрыл лицо руками, чтобы успокоиться. Его муки возрастали неизмеримо, когда перед ним возникали чистые серые глаза, излучающие любовь.

Нет, черт возьми! Он не может позволить эмоциям завладеть им. Он должен помнить, что Габриэль вновь попала под влияние своего чудовищного отца. Нужно неустанно думать об опасности, нависшей над членами его команды, о необходимости восстановления справедливости. И все эти беды обрушились на них по вине одного человека — Пуантро.

Роган резко вскочил, обретя вдруг уверенность, что выход из тупика непременно обнаружится.

Отис Бенчли прошел по знакомому тюремному коридору. Ему пришло в голову, что яркое утреннее солнце, освещавшее вымощенную булыжником улицу за воротами, никогда не сможет преодолеть этих высоких сырых стен.

Бенчли вздохнул. Если бы не срочное дело, ему не пришлось бы вставать так рано утром. Мало удовольствия наблюдать за восходом солнца после ночной разудалой пирушки, которая оказалась возможной благодаря деньгам Пуантро. Щедрая сумма была платой за весьма деликатное поручение, которое он со своими компаньонами обязался выполнить. Это задание и привело Бенчли в тюрьму в столь ранний час. В отличие от друзей, оставшихся досыпать на заднем дворе таверны, только он был в курсе всех тех условий, которые жестко поставил им Пуантро. Бенчли слишком хорошо знал заказчика, чтобы позволить себе пренебречь ими.

Бенчли зевнул и почесал голову, добавив еще один слой маслянистой грязи под ногти своих не слишком чистых пальцев. Тонкая полоска грязи под каждым из ногтей как бы символизировала этапы деградации личности Бенчли, развращенного по своей сути каждым из тех противозаконных деяний, на которых он постоянно подвизался.

Бенчли был крайне рад, что тюремным служителям не пришло в голову выяснить зловещую роль его команды в те дни, когда Пуантро допрашивал с пристрастием три года назад капитана Уитни и его первого помощника. Бедняга помощник тогда неожиданно скончался. Под подозрением некоторое время находился господин Пуантро, да и они тоже. Честно говоря, Бенчли нравилось то, что его имя ассоциировалось с грозным Пуантро, так же как и те огромные суммы денег, которые он получал за свои услуги в течение многих лет.