Елена Барлоу - Музыка Гебридов

Короткое письмо от родни из клана Синклер, в котором сообщалось об отличном самочувствии Сары и об их с сестрой возможной скорой встрече, слегка подбодрило домашних, однако, будто бы по чьему-то невидимому жестокому приказу, этой радости не суждено было длиться долго.

В конце августа 1752 года у графа Монтро случился первый приступ. Самые опытные врачи Абердиншира сводили всё к сердечной недостаточности. За несколько дней домашней суматохи и целой череде беспокойных лекарей Амелия привыкла к незнакомым терминам. Она самостоятельно копалась в хозяйской библиотеке в поисках нужных словарей. И хотя Джеймс Гилли старался вести себя так, словно ничего не происходило, впечатлительная Магдалена не умела скрывать эмоции, и Амелия часто видела её заплаканной, сидящей у постели графа, в его покоях.

Для всех это были тяжёлые дни, поездка в Форфар всё откладывалась, и взрослые в доме ходили хмурые и занятые. Амелия снова ощущала себя одинокой, брошенной, её словно тяготила любая новая мысль. Так продолжалось ещё несколько дней, пока, наконец, в день грозы и сильнейшего ливня Томас Стерлинг не появился на пороге дома. За воротами внутреннего двора его ожидал готовый экипаж и скромные пожитки, собранные в пару саквояжей.

Амелия услыхала взволнованные голоса ещё с парадной лестницы и тут же помчалась в гостиную. Томас стоял у дверей, слегка сутулясь, одетый в старомодный дорожный костюм и тяжёлый коричневый плащ. Небритый и хмурый, он терпеливо слушал своего отца, пока тот не умолк и вдруг швырнул пустой хрустальный бокал куда-то в стену. Заметив Амелию, лорд Стерлинг отвернулся к окну.

Ей действительно хотелось подойти поближе, но к девочке быстро пришло осознание происходящего. В голове молнией мелькнула мысль о том, что всё закончится именно здесь и сейчас, а её глаза уже начали слезиться.

Томас подскочил к ней, осторожно приобнял; от него пахло дождём и мокрой кожей. Амелия не шелохнулась. Тогда он взглянул ей в глаза и пожал плечами, кусая тонкие губы.

– Ты уезжаешь? – спросила девочка, и он кивнул. – И надолго?

Она уже беззвучно плакала, ибо знала ответ. Мельком взглянула в сторону лорда Стерлинга, затем снова на его сына.

– Я могу… я могу пойти с тобой? – промямлила она, смахнув со щеки слезу.

Томас покачал головой. Его плечи устало опустились.

– Я думала, что мы друзья.

Её слова прозвучали глухо, как из могилы, словно она говорила сама с собой, не с ним. Томас живо достал записную книжку и написал: « Мы всегда будем друзьями! »

– Но ты всё же уезжаешь…

Он снова написал и показал ей: « Сейчас это мой единственный выход. Для меня здесь больше нет места ».

И тогда она рассвирепела. Никогда в жизни она не была так зла на кого-либо. Сильнее она злилась лишь на Камберлендского мясника, сына короля. Но тот не был ей другом, и она ненавидела его всеми фибрами души.

Амелии показалось, словно земля ушла у неё из-под ног. Сердце забилось часто и глухо; она подняла глаза к человеку, который был волен уйти, был волен делать всё, что ему заблагорассудится, который бросал её здесь, среди опостылевших ей людей, в обществе, которое она терпеть не могла, и она не имела права пойти за ним. Несправедливость обернулась в ней яростью. Амелия шумно втянула носом воздух и сказала:

– Что ж, идите. Приятной дороги, сэр. Надеюсь, их не слишком размыло от дождя.

Томас не дал ей вот так уйти, мягко взяв за запястье, но именно тогда его отец наблюдал за этой сценой; он так яростно и громко рявкнул, чтобы Томас убрал от девчонки руки, даже один из лакеев выронил от испуга трость.

Амелия зашипела, будто взбесившаяся кошка, и с отвращением воскликнула, бросив Томасу в лицо:

– Убирайтесь к дьяволу! Видеть вас не могу!

И она сбежала, едва не запутавшись в юбке своего домашнего платья.

Амелия вошла в спальню, в гневе громко хлопнув дверью. Она успела метнуть в сторону подушку и даже флакон с чернилами куда-то о стену. Девочка не слышала, как в комнату проскользнула Магдалена, оставшаяся стоять у двери. Амелия бросилась на постель, свернулась на ней калачиком и закрыла ладонями уши, чтобы не слышать шум ветра и стук капель дождя по карнизу. Ей показалось, будто кто-то громко позвал её по имени, но Амелия не желала ни видеть, ни слышать. Она лежала так, пока гнев не стал утихать, пока пальцы не онемели окончательно, что даже заныли кости в теле. И тогда она снова услышала, как громкий мужской голос позвал её с улицы. Её имя слилось со звуками грозы, растаяло в грохоте грома, и девочка вскрикнула. Затем ещё, и ещё, и завопила вдруг, словно сумасшедшая. Только тогда Магда бросилась к ней и стиснула в своих медвежьих объятьях, пока та не замолкла.

Гроза ушла, заказной экипаж давно укатил со двора; лорд Стерлинг уже полчаса как топил своё горе в бокале хереса, восседая в кресле, в своём кабинете. Магдалена полулежала на кровати и ласково гладила по голове несчастную воспитанницу.

– Моё бедное дитя, бедное дитя… – приговаривала женщина тихо. – Я считала его неискренним и лукавым. Но ты лишила этого мальчика последней радости. Ты жестоко отомстила ему, милая, и будешь жалеть об этом до конца своих дней.

Амелия впала в забытье, а в её ушах до сих пор стоял отчаянный крик, призывавший её к прощанию. Крик, который она оставила без ответа. Тот самый крик, лишивший голоса единственного дорогого ей человека.

Тем летом всё было кончено.

Примечание к части

[9] философия, отрицающая принятые в обществе моральные нормы; сторонники либертинизма потворствовали плотским удовольствиям (даже групповой сексуальности), и всем проявлениям свободы, выходящей за пределы обычной морали.

Глава 8. Одинокая

Леди Кавендиш и леди Питт являлись одними из самых богатых и самых популярных светских львиц в округе Ангус. Ни одна сплетня, ни один дрянной слушок не могли проскользнуть мимо их ушей, а сплетен они собирали немало. Взять хоть тайну отставки герцога Камберлендского, внезапное увольнение пятого премьер-министра или же очередное нападение команды пиратов, которых видели где-то на востоке; леди даже не скупились на разговоры о болезнях короля и его возможной скорой кончине. На этот раз предметом их глумливого обсуждения стала графиня Монтро.

Тот ноябрьский вечер в особняке прусского посла обещал закончиться тухло, как любили выражаться молодые дворяне, если бы леди Кавендиш и Питт не предложили гостям напоследок сыграть в прятки в осеннем саду. Отказались только Амелия Гилли и Роберт Клайв[10].

Леди Кавендиш и Питт видели, как эти двое наблюдали за игрой со своего места на невысоком балконе с южной стороны особняка и о чём-то тихо разговаривали. Не обошлось без насмешек и осуждения: генерал в очередной раз пытался распушить холостой хвост перед богатой зазнайкой, известной своим скверным характером и консервативными взглядами.