Николь Берд - Дорогой притворщик

Гейбриел почувствовал, что в ней проснулась гордость.

– Но я всегда буду любить тебя, Гейбриел, – тихо сказала Психея. – Всегда. Даже сейчас, когда так сержусь на тебя, я не откажусь от своих слов.

Любовь, сиявшая в ее ясных голубых глазах, заставила его замолчать. Он никогда не забудет этой минуты, этого полного любви взгляда.

Он будет вспоминать его в долгие дни и ночи одиночества и думать, что он поступил правильно и благородно. Благополучие Психеи важнее его счастья.

Послышались шаги, и появился Дэвид. Молодой человек остановился, поняв, что нарушил их уединение.

– А-а, я пойду проверю коляску, – сказал он. – Не обращайте на меня внимания.

– Нет, я уже ухожу, – сказал Гейбриел.

Психея протянула руку и увидела, что он не доверяет себе и не решается дотронуться до нее. И она только кивнула.

– Храни тебя Бог, – очень тихо произнесла Психея.

Она сдерживалась, до крови закусив губы, пока Гейбриел не повернулся и не ушел. И только тогда она зарыдала, уткнувшись в грудь Дэвида.

Солнце еще не взошло, когда он оседлал коня и, выехав со двора гостиницы, помчался по дороге. Утренний туман поднимался над зеленеющими полями, начинали перекликаться птицы, приветствуя наступление дня, и к их голосам присоединялись все новые трели и щебетание. Но Гейбриел почти ничего не слышал, как и не замечал покрытые травой пастбища, золотившиеся поля и фермеров, убиравших сено, ибо он был поглощен одной-единственной мыслью об одной-единственной женщине.

Час спустя, проехав Танбридж, Гейбриел подумал, что скоро будет поворот к его собственному заброшенному имению. Он мог бы туда заехать и посмотреть, в каком оно состоянии, но Гейбриел отбросил эту мысль. Едва ли там что-то изменилось за несколько недель. С этим можно подождать. Он должен спешить в Лондон, должен найти Психею… В эту минуту, может быть, какой-нибудь молодой повеса, склонившись к ее руке, просит оказать ему честь и поехать с ним на утреннюю прогулку в парк, затем усаживает ее в седло. Никто не смеет дотрагиваться до Психеи, никто не смеет обнимать ее стройную талию или пытаться поцеловать ее – при этих мыслях у Гейбриела вырывались проклятия, и он пришпоривал своего уставшего коня.

Но, подъехав к повороту, он невольно придержал коня. Телега, груженная толстыми досками, поворачивала к его имению. Как она здесь оказалась? По ошибке возчика? Усталый конь Гейбриела, что-то почуяв, тряхнул головой. Гейбриел заколебался, затем повернул на подъездную дорогу.

Он увидел свежие следы колес. Впереди неспешно двигалась телега. Гейбриел пытался окликнуть возчика, но тот, казалось, его не слышал, и Синклер поехал вслед за ним, со все возрастающим недоумением. Несмотря на то что он дорожил каждой минутой, Гейбриел решил выяснить, что все это значит. Неужели кто-то завладел его имением? Не нашелся ли какой-нибудь наследник Баррета, предъявивший на него права? Или на пустующей земле остановился цыганский табор? Кто-то должен их прогнать.

Телега остановилась перед домом, и Гейбриел тоже остановил коня позади нее. Из дома вышли два человека и начали помогать сгружать тяжелые доски, но Гейбриел, не замечая их, смотрел на дом. Затем он привязал коня к мраморной статуе, неведомо как появившейся у входа на ухоженной траве, и поднялся по ступеням. Дверь была открыта. Кто-то вновь повесил ее или заменил на новую, судя по блестящим новым петлям. Внутри дома раздавался стук молотков.

Черт побери! Гейбриел отступил в сторону, уступая дорогу рабочему в кожаном переднике, выносившему какие-то деревянные планки.

Гейбриел нахмурился. Он должен найти того, кто отвечает за этот бедлам, и спросить, знает ли тот, что делает. Кто здесь распоряжается? Он огляделся, удивленный тем, как изменился холл. Стены блестели от свежей краски и обоев, сгнившие панели заменены новыми. Заглянув в первую комнату, Гейбриел увидел там усердно трудившихся мастеров. Солнце весело светило сквозь вымытые стекла, пол блистал чистотой, мыши исчезли, и единственным звуком был стук молотков. В доме пахло свежей краской, воском, мылом и лимонным маслом. Ему трудно было поверить, что это тот самый полуразрушенный дом, по которому они с Психеей ходили всего лишь несколько недель назад.

Психея! Он должен спешить в Лондон, найти ее, просить у нее прощения, умолять дать ему последний шанс…

Он проходил мимо библиотеки, где, очевидно, Не работали и было тихо, как вдруг краем глаза Гейбриел заметил что-то, заставившее его вернуться и войти в нее.

На пороге он остановился от изумления. Перед ним было видение, должно быть, сказались дни и ночи, проведенные в мечтах о ней.

Видение подняло белокурую голову. Ее глаза слегка расширились, но она не вскрикнула от удивления.

– Здравствуй, Гейбриел, – сказала Психея. Она сидела за красивым письменным столом, на полированной поверхности которого лежали бумаги.

Он долго не мог оторвать глаз от ее лица. Ее волосы были уложены свободно, а не стянуты в обычный узел. Декольте нежно-розового платья было более глубоким, слишком открытым, недовольно подумал он. Еще никогда она не выглядела такой хрупкой, прелестной и женственной. Но Гейбриел знал, что слово «хрупкая» не для нее. Психея – сильная, достаточно сильная, чтобы позволить ему уйти и дать время одуматься.

Было видно, что она оправилась после выпавших на ее долю испытаний, но Гейбриел напрасно надеялся увидеть следы страдания в ее голубых глазах. Она задумчиво смотрела на него и, казалось, почти не испытывала удивления.

«Боже, сделай так, чтобы она тоже страдала от разлуки. Сделай так, чтобы ее чувство ко мне осталось неизменным!»

Гейбриел сделал шаг к ней, затем другой. Она по-прежнему молчала.

– Ты можешь меня простить? – с волнением спросил он.

Она некоторое время не поднимала глаз от бумаг, лежавших перед ней.

– Вопрос в том, простил ли ты себя сам? Гейбриел задумался, перед тем как ответить:

– Думаю, я положил начало, меня больше не беспокоят призраки прошлого. И я больше не вспоминаю своего отца.

Он надеялся, что она спросит, о ком же он думал, но Психея лишь спросила будничным тоном, как будто они расстались несколько часов назад:

– Где ты был?

– Я побывал в Испании, – пытаясь сохранить небрежный тон, ответил Гейбриел.

– Игра была неудачной?

– О нет, мои карманы пополнились, но карты мне надоели, – сказал он. – Да и погода для этого времени года была плохая.

– Слишком много солнца? – сухо предположила Психея.

– Слишком жарко, – признался он. – И я разлюбил паэлью и сангрию, а ночью совсем не мог спать. Сверчки трещали, птицы пели слишком громко. Я собирался поехать в Италию, но знал, что и там мне не будет покоя… потому что там нет тебя.