Сара Блейн - Как женить маркиза

– Могу заявить со всей ответственностью – вы не Черная Роза, – произнес он безапелляционно. – Более того, я совершенно уверен, что вовсе не мой кошелек был предметом ваших желаний.

– Вы, разумеется, правы, милорд, – ответила Констанс, которой порядком уже надоело пребывать в таком исключительно унизительном положении – лежа навзничь на земле, да еще будучи при этом беспомощной жертвой садистских забав Вира. – Я не Черная Роза. Нам обоим прекрасно известно, что Черная Роза – это вы. И не ваш кошелек является предметом моих желаний, а нечто несравненно более важное для меня. А теперь, когда с этими вопросами покончено, не будете ли вы настолько любезны, чтобы убрать ваш клинок от моего тела? Мне бы хотелось хотя бы сесть.

– Счастлив буду выполнить любое ваше желание, – сказал Вир, быстро отводя в сторону клинок и протягивая руку, чтобы помочь ей встать. – Однако с вопросами отнюдь не покончено. Вы еще должны сказать мне ваше имя, а также объяснить, что вы затеяли.

Констанс подняла свою шпагу, вложила ее в ножны, затем принялась деловито отряхивать пыль с одежды, и не думая отвечать на его вопрос об имени, который он задавал с такой странной настойчивостью. Ведь невозможно представить, что он и в самом деле, не подозревает, кто она такая? Или возможно? Когда он остановил ее карету на большой дороге, она, само собой, предположила, что он решил ограбить именно ее, потому что она была дочерью злейшего врага его отца, а следовательно, и его врага. Однако все его последующее поведение, если подумать, заставляло усомниться в этом предположении. Вряд ли он стал бы целовать ее и потом великодушно оставлять ей ее драгоценности, если бы действительно знал, что она – леди Констанс Лэндфорд. Право, он вполне мог тогда остановить ее карету случайно, просто потому, что она оказалась возле того места, где он сидел в засаде, поджидая жирную дичь.

Внезапно она поняла всю ужасную важность такого вывода. Выходит, она действовала, исходя из ложных умозаключений! Все ее планы основывались на убеждении, что Вир сознательно решил ограбить дочь Блейдсдейла в качестве маленького акта мести. Его галантное отношение к ней самой она отнесла на счет его особого кодекса чести, который предписывал не обижать беспомощных женщин. И она возлагала большие надежды на этот самый кодекс чести, полагая, что и на сей раз он отнесется к ней с тем же великодушием, какое заставило его оставить ей брошь матери. И теперь вдруг оказывается, что она сама поставила себя в чертовски неопределенное положение.

Боже! Если он и вправду не знает, кто она такая, то совершенно неизвестно, как он поступит, узнав ее имя! Однако у нее, похоже, не было иного выбора, кроме как и далее следовать своему первоначальному плану, который, как выяснилось, был далек от идеала. Ведь все равно нужно было найти тихую пристань, где бы она могла спрятаться и обдумать свои дальнейшие планы, и что подошло бы для этого лучше, чем охотничий домик маркиза де Вира? Вот как рассуждала Констанс. Уж во владениях Вира граф никогда не станет ее искать.

План этот представился ей идеально логичным, когда на постоялом дворе она смотрела на Вира в окно кареты. Но теперь идея эта уже не казалась столь удачной. Ведь, в конце концов, она собирается отдаться на милость человека, который мало того, что вряд ли склонен желать ей добра, но имеет все основания желать ей зла. Не слишком утешительная перспектива!

Вир, наблюдавший за ней все это время, мог только гадать, что за убедительную историю эта хорошенькая обманщица придумывает для него.

– Строго говоря, у меня нет имени, – заявила Констанс как ни в чем не бывало, снимая шляпу, а вслед за ней и маску. – Вижу, вы мне не верите, да и как тут поверить, когда я сама-то с трудом верю! Но так оно и есть. – Она сняла с головы платок, так что пышные кудри рассыпалась по плечам.

– Нисколько не сомневаюсь, – отозвался Вир, который, будучи человеком проницательным, и в самом деле поверил ей. Мало что ускользало от его внимания, и он не преминул заметить выражение обиды и гнева, затуманившее ее черты как раз перед тем, как она отвернулась, тряхнув своей роскошной гривой, которая даже в лунном свете сияла медно-рыжим. Это не поддавалось объяснению, но он почувствовал, как в груди его рождается холодный гнев при одной мысли, что кто-то осмелился причинить боль этому дивному созданию. – Но все же осмелюсь предположить, что – если только вы не явились на этот свет вполне взрослой особью каких-нибудь два месяца назад – все же вас как-то называли на протяжении вашей жизни.

Он был вознагражден за свое дурацкое замечание нервным смехом, который нисколько не поколебал его крепнущего убеждения, что эта занятная молодая красавица собирается впутать его в какую-то неприятность – а неприятности ни к чему. Более того, инстинкт самосохранения настойчиво твердил ему, что, пока еще не поздно, следует залезть в карету и мчаться отсюда прочь со всей возможной скоростью, предоставив странную красавицу самой себе. То, что он не прислушался к своим инстинктам, следовало отнести на счет извращенности его натуры, которая требовала, чтобы он оставался на месте, по крайней мере, до тех пор, пока не удовлетворит свое любопытство.

Тут крылась какая-то тайна, и чутье подсказывало ему, что тайна эта каким-то образом касалась и его. Рыжеволосая искусительница еще тогда, когда он остановил ее карету, поняла, что Черная Роза – не кто иной, как маркиз де Вир, однако не сочла нужным поделиться с кем-нибудь этой пикантной новостью. И конечно, она действовала не наобум, когда состряпала столь замысловатую и опасную шараду ради него. Это было более чем ясно. И потом, это ее глубокое знание того стиля фехтования, который в свое время развивал и совершенствовал один-единственный человек, если не считать его самого. Из всех тайн эта была самой интригующей.

– Пожалуй, в некотором смысле я действительно только явилась на свет, – заговорила искусительница таким тоном, словно успела хорошо обдумать этот вопрос. – Штука, видите ли, в том, что вся моя прежняя жизнь оказалась ложью. Не сомневаюсь, что вы вполне способны вообразить, как я была потрясена, когда узнала – из самого надежного источника, что я вовсе не то лицо, которым всю жизнь себя считала.

– Кошмар, – подтвердил Вир, мало что понявший из этих загадочных высказываний, но верно догадался, что она в сильном горе. – С другой стороны, по-моему, мы то, чем сами себя считаем. А в таком случае это не может быть ложь.

– В моем случае, боюсь, это все же ложь, – отозвалась Констанс, думавшая о том, что выйти на дуэльный поединок с Виром было легче, чем решиться сейчас открыть ему истину о себе и своих проблемах. Она отвернулась, сделала несколько шагов. Затем снова обернулась к нему. – Я, собственно говоря, незаконнорожденный ребенок, без имени, и это, учитывая, что за человек тот, кого я всю жизнь считала отцом, не так уж плохо. Истина заключается в том, что я никогда не любила его и, соответственно, не должна бы испытывать никаких угрызений совести, собираясь предать его. Но, как ни странно, испытываю.