Ли Бристол - Когда не нужны слова

Старший Киттеридж замер на месте и ошеломленно уставился на него. На его лице отразился настоящий ужас.

— Ты сошел с ума, мой мальчик?

Эш усмехнулся:

— Возможно. Но я знаю твердо, что если не уеду отсюда сейчас, то непременно свихнусь.

Виконт нахмурился. Он пожалел, что рядом нет жены, которая всегда умела образумить своего младшенького. Он был в замешательстве.

— Что за чушь ты городишь? Говори яснее!

Эш постарался выразить свою мысль как можно яснее.

— Я не могу жить в вашем мире, отец, — с горячей убежденностью сказал он. — Для меня нет здесь места — я задыхаюсь. Улицы, по которым я хожу, кажутся мне чужими. И чем больше я стараюсь приспособиться, тем меньше мне это удается. Я должен найти свой путь, проложить свои тропинки. Я не могу больше жить по вашим правилам.

Отец смотрел на Эша так, словно был убежден, что сын потерял рассудок.

— Ты действительно болван! Существует один мир, и ты обязан жить в нем. А теперь перестань болтать и приведи себя в порядок прежде, чем мать спустится вниз. Даже мне неприятно на тебя смотреть, а она при виде тебя наверняка упадет в обморок. И довольно, не будем больше продолжать этот дурацкий разговор.

— Это не дурацкий разговор, отец, — спокойно сказал Эш. Теперь, когда самое трудное было позади, его охватила страшная усталость, но нужно было довести дело до конца. — Я пришел попрощаться с тобой.

— Вот как? — саркастически воскликнул виконт. — Могу ли я узнать, куда вы намерены отправиться, молодой человек?

Эш пожал плечами:

— Я еще не уверен. За пределами этого маленького островка, который мы называем Англией, лежит огромный мир, а я видел всего лишь его крошечную частичку. Думаю начать с Америки.

Виконт громко расхохотался:

— С Америки? Ну и ну! Со страны неудачников и варваров? Ну что ж, почему бы и нет? Тебе, пожалуй, там будет не хуже, чем в любом другом месте. — Потом он оставил насмешливый тон и серьезно спросил: — Позволь узнать, чем ты намерен там заниматься? Как ты собираешься жить? Что именно хочешь найти там?

— Земли, которые я никогда не видел, реки, которые не пересекал. Говорят, в этой стране могут найтись возможности для каждого, у кого есть воля, так что, может быть, и мне повезет, отец. Возможно, ты даже будешь когда-нибудь гордиться мной.

На мгновение виконту показалось, что сын серьезен, но потом его аристократическое высокомерие возобладало и он махнул рукой.

— Ну что ж, ради Бога, не смею тебя удерживать, — насмешливо сказал он. — Счастливого пути.

— Я хотел бы попрощаться с матерью. — Терпение виконта было на исходе.

— Я передам ей твой прощальный привет, — отрезал он. — Если ты намерен уехать, то уезжай поскорее. Я и без того слишком долго откладывал завтрак.

Эштон вежливо поклонился.

— Я пришлю слугу за своими вещами. До свидания, милорд.

С этими словами он повернулся и покинул столовую, дом, в котором вырос, семью и привычную жизнь. Как ни странно, он не чувствовал сожалений, но ему было грустно.

Виконт с недовольным видом смотрел вслед сыну, а когда его шаги затихли вдали, нетерпеливо дернул шнурок звонка. Он сердито приказал принести себе еще чаю и уселся за стол перед остывшим завтраком.

Он не сразу вновь принялся за еду. Значит, у этого молокососа больше мужества, чем он предполагал. Мысленно возвратившись к происшедшему, он не мог удержаться от улыбки, когда представил себе, как его сын обрабатывает кулаками физиономию Уинстона. Конечно, таким подвигом не похвастаешь в обществе, но в душе он одобрял Эштона.

Ему еще предстояло неприятное объяснение с матерью Эша, но в целом все обернулось даже лучше, чем можно было ожидать. Больше всего на свете он хотел, чтобы его младшенький стал настоящим мужчиной — таким, который мог позаботиться о себе и прокладывал бы свой путь в жизни. Сегодня виконт увидел первые признаки того, что сын способен это сделать.

«Да, — подумал виконт, — учитывая все обстоятельства, Эштон все-таки не совсем безнадежен».

Майкл Стюард, судовой врач на борту «Марии Луизы», был встревожен. Он выжидал, сколько мог, но замалчивать ситуацию больше не имело смысла. Пришло время сообщить капитану.

— Оспа, — коротко произнес он и замолчал. Капитан обедал в своей каюте. Он замер, не донеся вилку до рта, но выражение его лица не изменилось.

— Сколько случаев? — хладнокровно спросил он.

— Пока четыре среди заключенных мужского пола, — ответил врач. — И еще у двоих есть симптомы заболевания.

Капитан прожевал мясо и запил его глотком вина.

— Сбрось их за борт.

Доктор сокрушенно покачал головой:

— Зараза уже распространилась. Если мы начнем избавляться от заболевших сейчас, то с тем же успехом можно выбросить в море весь груз — и дело с концом.

Капитан стукнул кулаком по столу.

— Проклятие! — выругался он, пытаясь обдумать ситуацию. — Поворачивать назад нет смысла: мы ушли слишком далеко от порта, — бормотал он. — До берега несколько месяцев ходу. Мы превратимся в вонючий корабль-призрак, пока доберемся до земли. — Он взглянул на лекаря: — Ну? Какие будут предложения?

— Заразных я отделил от остальных, — ответил доктор с большей уверенностью, чем чувствовал и чем давала основание сложившаяся ситуация. — При должном уходе они могут выздороветь. Думаю, сейчас самое главное — не дать заразе распространиться среди пассажиров.

— Черт меня дернул брать пассажиров на борт судна, перевозящего каторжников, — проворчал капитан. — Я знал, что это плохо кончится. Знал с самого начала.

— Если желательно остановить распространение болезни и спасти груз, — сказал врач, — мне потребуется помощь.

— Бери кого хочешь, — сердито ответил капитан.

— Для этого придется освободить одного из заключенных, чтобы помогал ухаживать за больными, — одного из тех, кто невосприимчив к этой болезни.

— Действуй! — разрешил капитан.

Врач отсалютовал и повернулся, чтобы уйти.

— Майкл! — окликнул его капитан.

Тот оглянулся, озадаченный непривычной мягкостью в его голосе.

— У тебя была оспа? — спросил капитан.

— Нет, — просто ответил врач. — А у вас?

Ночью, когда вокруг было очень тихо, приходил мышонок. Он был такой маленький и тихий, что никто, кроме Глэдис, его не замечал. Ночь за ночью она наблюдала за ним, завороженная его быстрыми, точными движениями, завидуя его свободе, восхищаясь его сообразительностью. Ей хотелось стать такой же маленькой и тихой, как он. Возможно, если бы это удалось, ее тоже перестали бы замечать.

И сейчас она лежала на своей узкой койке и ждала мышонка. Она приберегала для него крошки, и иногда, если у нее хватало терпения долго не двигаться, он подходил и ел с ее руки. У нее затекали и болели мышцы от долгого пребывания в скрюченном положении и от необходимости напрягать тело, чтобы не свалиться при качке. Даже сон не приносил облегчения: она просыпалась такой же усталой, как и перед тем, как лечь спать. Трюм, в котором содержались Глэдис и еще пятнадцать женщин, был крайне тесным. Койки, разделенные узкими проходами, стояли в два ряда. Свет сюда проникал только сквозь люк и щели в полу палубы, откуда на них лилась морская вода, когда матросы драили палубу. В трюме было темно и душно, воняло рвотой, отбросами и гнилью. По ночам тишину нарушали лишь потрескивание деревянной обшивки, кашель да сонное бормотание и стоны заключенных. Глэдис казалось, что она не смогла бы вынести эти нескончаемые ночи, если бы не мышонок. Ей еще никогда не приходилось подолгу находиться в замкнутом пространстве, и это показалось ей страшнее всего.