Саманта Джеймс - Любовь под луной

– Скажи... он знает, как умер папа?

– Да. Только представь себе, еще несколько недель назад я рассказала ему, что папу убил какой-то цыган, а он... он даже тогда не признался! Он предал меня, Оливия! Предал! И я... я ненавижу его! Я сказала ему, что никогда... никогда не захочу увидеть его снова!

– Стало быть, он не вернется, – задумчиво протянула старшая сестра. – Или я ошибаюсь?

Глаза Эмили на мгновение вспыхнули, но тут же потухли. Она опустила голову и вздохнула. Две тяжелые слезы повисли у нее на ресницах.

– Нет, – прошептала она.

Оливия, обняв младшую сестру за плечи, ласково притянула ее к себе и терпеливо ждала, пока та выплачется, утешая ее, как могла. «Что же удивляться, если Эмили так потрясена?» – мрачно думала она про себя. Сначала увидеть собственными глазами, как от руки цыгана погибает отец, потом ослепнуть, а затем по злой насмешке судьбы влюбиться именно в цыгана...

Эмили сказала, что ненавидит Андре. Но, по правде говоря, Оливия отнюдь не была в этом уверена.

Вволю наплакавшись, Эмили незаметно для себя задремала на кушетке. Оливия, ласково погладив спящую сестру по щеке, встала и задумчиво посмотрела на нее. Ей до сих пор не верилось, что Эмили прозрела... Впрочем, так же когда-то ей не хотелось верить, что сестра навсегда осталась слепой. И вдруг у нее мелькнула мысль, что скорее всего в случившемся чуде есть заслуга Андре.

В дверь постучали, и Оливия бросилась открывать. К ее удивлению, на пороге стоял Доминик. Прежде чем она успела сказать хоть слово, он шагнул к ней и захлопнул за собой дверь.

Не сказав ни слова, он крепко прижал Оливию к груди, и его губы приникли к ее губам. Волна наслаждения, бороться с которым она была бессильна, разлилась по ее телу. Нет, ни за что, твердила про себя Оливия. Так нельзя. Это нехорошо, стыдно, к тому же Эмили совсем рядом. Как можно наслаждаться его поцелуями, когда в соседней комнате лежит сестра, сердце которой разбито? Наконец, собравшись с духом, она прервала поцелуй и попятилась.

– Доминик! Я... я и не знала, что вы уже вернулись! – По словам Шарлотты, граф уехал повидать кое-кого из арендаторов.

– Только что приехал.

В комнате повисло молчание. Доминик не сводил с нее глаз, и Оливии стало неуютно. Казалось, ничто не могло ускользнуть от взгляда этих проницательных синих глаз. У нее возникло странное ощущение, что Доминику не составляет никакого труда читать в ее душе.

– Что случилось, Оливия? Что-нибудь не так?

Оливия замялась. «Все!» – хотелось крикнуть ей. Нервы у нее были натянуты до предела. Эта ночь... Наверное, это была сама чудесная ночь в ее жизни. Но наутро, едва спустив ноги с постели и увидев спящего Доминика, Оливия ужаснулась. Действительность вновь встала перед ней в неприкрытой наготе. Сомнения разъедали ей душу, словно ржавчина. «Боже мой, – в отчаянии думала она, – я отдалась этому человеку, причем дважды! Как такое могло случиться?»

Но сейчас, забыв об этом, Оливия тревожилась только об Эмили. Обман, предательство, утрата первой любви – перенести такое сможет не каждый. И Оливия решила, что теперь не время посвящать младшую сестру в свои отношения с Домиником. Все было бы проще, если бы в его жилах не было примеси цыганской крови. И потом, с некоторой долей сомнения подумала она, как их определить, эти отношения? Ей было отвратительно считать себя его любовницей, хотя в глазах остальных это выглядело именно так. Тогда кто она ему? Возлюбленная?

Мысленно Оливия взвесила оба эти слова. Любовница... Возлюбленная... И то и другое звучало дешево.

Нет, решила она, украдкой бросив взгляд через плечо туда, где спала Эмили. Сейчас ей было не до объяснений. И уж по крайней мере не здесь. Рана, нанесенная Эмили, еще слишком свежа. Она не может позволить Доминику войти. Не стоит лишний раз напоминать сестре об Андре. Доминик на лету перехватил ее взгляд, и глаза его недовольно сузились.

– В чем дело? – резко спросил он. – Кто там у тебя? Кто-то, кроме Эмили?

– Разумеется, никого! – вдруг рассердившись, бросила она. – А теперь, если не возражаете, я бы попросила вас удалиться!

– Не хочешь, чтобы она знала, что я здесь? Я угадал? – Взгляд Доминика стал тяжелым и подозрительным.

Оливия хотя и злилась, осмелилась только сказать:

– Думаю, вам лучше уйти!

– Мои нижайшие извинения, мисс Шервуд, – протянул Доминик. Лицо его окаменело. – И прошу простить мою навязчивость. Однако хотелось бы знать... Вы решили, что я слишком хорош для дочери бедного викария? Или что вы чересчур хороши для человека, в жилах которого течет цыганская кровь?

Глаза Оливии расширились. Она не ответила... просто не нашла слов. Она и представить не могла, что нечто подобное придет ему в голову.

Видя, что она молчит, Доминик раздраженно пожал плечами. Он сбежал по ступенькам и, не обернувшись, с грохотом захлопнул за собой дверь. Судя по каменному выражению лица, Доминик был вне себя. Только после его ухода Оливия сообразила, что он неправильно истолковал ее молчание... истолковал как подтверждение его слов. Чего же ему стоило принять такой удар!

Эта мысль была для нее невыносима. Неужели он мало страдал до сих пор? Столько лет сносить жестокость отца, а теперь страдать снова – по ее вине.

Нет, этого нельзя допустить. Но когда она выбежала на крыльцо, Доминик был уже в седле.

– Доминик! – Оливия бросилась к нему. – Доминик, подождите! Вы меня не так поняли...

Доминик обернулся, и она увидела знакомую горькую усмешку на его побелевших губах.

– О, я все понял, не беспокойтесь, мисс Шервуд. Слишком хорошо понял! – Он круто развернул Шторма и ускакал.

Оливия проводила его взглядом, чувствуя, как в груди разливается боль. Внутренний голос шептал ей, что, может, так даже лучше. «Почему, почему лучше?» – возражала она мысленно.

С тяжелым сердцем Оливия медленно побрела к дому, Закрыв за собой дверь, она заглянула в гостиную, как раз когда Эмили открыла глаза.

– Оливия, кто-то пришел? Мне показалось, я слышала голоса.

Оливия поспешно отвернулась, чтобы сестра не заметила, что по щекам ее текут слезы.

– Нет, – тихо проговорила она. – Спи, милая.

Сидя в кабинете, Доминик мрачно следил, как лиловые сумерки наползают на горизонт. В душе его царил ад. «Будь она проклята! – с яростью думал он. – Будь она проклята!»

Ведь не силой же он заставил ее подняться к нему в спальню! Зачем она согласилась? Или успела уже пожалеть об этом? Считает, что запятнала себя позором, снизойдя до полукровки? Ведь еще ночью он прижимал ее к груди, и они были близки так, как могут быть близки мужчина и женщина! А уже вечером она держалась так холодно, так отчужденно, что ему до сих пор больно вспоминать об этом. Почему, черт возьми? Почему она упорно делает вид, что они чужие друг другу?