Бренда Джойс - Скандальная любовь

Стоун не мог себе представить сына благопристойным или, еще хуже, педантичным англичанином голубых кровей. Хотя между ними должно быть очень много различий.

Стоун начал готовить себя к неизбежному. Его сын был не просто аристократ, он был герцог. Возможно, он не может без слуг пошевелить даже пальцем, чтобы сделать что-нибудь для себя. С этим Стоуну было трудно примириться. Сам он вышел из низов, но благодаря упорному труду — а он никогда не боялся никакой работы — Стоун достиг высокого положения в обществе. Что касается, сына, что ж, нужно честно посмотреть правде в глаза и признать тот факт, что сыну не пришлось в жизни честно попотеть на работе. Но Стоун не станет презирать его за это, даже если окажется, что Хэдриан-младший считает труд ниже своего герцогского достоинства.

А будет ли сын осуждать его? Он молил Бога, чтобы то, что он почувствовал по тону письма, осталось бы вежливой формальностью, а не холодным безразличием и высокомерным снобизмом. Один вопрос не давал ему покоя. Сможет ли сын принять его, простого труженика, который был не более чем морским капитаном?

От этой мысли у него все внутри сжалось: он мало чего боялся в жизни, а сейчас опасался того, что сын отвергнет, не примет, что будет смотреть на него сверху вниз; он немало знал таких, будь то американских или английских снобов. Он так хотел этой встречи и так ее боялся!

Стоун сразу же во всем стал обвинять Изабель. Знай он, что у него есть сын, давно бы предъявил на него свои права. Его сын стал бы воспитываться не в богатых салонах британского высшего общества, а в море, на палубах морских кораблей. Он бы узнал цену труду, гордился бы тем, чего он добился своими руками, а не этим чертовым титулом.

Но этому не суждено было осуществиться, и все из-за Изабель, которая лишила его сына.

Изабель была единственной женщиной, которую он любил. Он не мог уразуметь ее представлений о долге и верности, не мог понять, почему она, любя его, уехала и вернулась к мужу. Бог свидетель, он очень хотел понять ее. Вот уже прошло тридцать лет, но чувство к ней жило до сих пор.

Она лишила его сына, она совсем не та, за которую он принимал ее все эти годы. Это просто эгоистка и нечестный человек, обманувший сына. Она специально не сообщила ему о рождении его сына.

Изабель лишила его сына, и эта мысль стала навязчивой, он не мог от нее отделаться. В сердце, где когда-то жила любовь, загорелся гнев. Он этого никогда не забудет и не простит.

Прочитав короткое, резкое письмо от жены, где она просила его о разводе, герцог сразу же потерял свое, так старательно лелеянное, самообладание: он застонал, что-то воскликнув, разорвал письмо на мелкие кусочки и крикнул, чтобы ему немедленно подали коня. Он знал, что нельзя давать волю гневу, что надо реагировать иначе, но было слишком поздно — его терпению пришел конец. Жгучая ярость стала доминантой его поведения, и он не сдерживал ее.

Хэдриан выбрал Раффиана, самого быстроходного коня в своей конюшне. Он помчался что было сил с одним желанием — добраться до Кобли Хауа до рассвета. Когда он удалился на приличное расстояние от Клейборо и гнев его несколько поутих, Хэдриан поскакал уже медленнее, так как здравый смысл подсказал ему: при такой скачке он загонит своего лучшего коня и тогда уж определенно не доберется до Сассекса к рассвету.

К черту гордость, подумал он разгневанно. Она его жена, и он никогда и ни за что не даст ей развода. Более того, он больше не позволит ей продолжать эту глупую игру. Если она не захочет возвратиться добровольно и будет упираться, он притащит ее силой. Если она будет хныкать и впадет в меланхолию, что ж, пусть этим занимается в Клейборо.

Он не собирается признавать себя побежденным. С него хватит.

Было раннее утро, когда Хэдриан прибыл в Кобли Хауа. И он, и его конь были грязные и мокрые от пота. Слуга, открывший ему дверь, не узнал во всаднике герцога, не пригласил в дом и преградил дорогу. Хэдриан вытер лицо грязным платком и, не обращая внимания на сопротивление слуги, вошел в вестибюль. Грязная вода стекала с его одежды на блестящий полированный пол.

— Послушайте, вы не можете вот так врываться в… — запричитал перепуганный слуга.

— Где моя жена? — спросил Хэдриан.

Слуга оторопел.

Благоразумие, вернувшееся было к нему во время длинной изнурительной скачки, исчезло. Холодный гнев снова вытеснил все остальные чувства.

— Моя жена, — повторил Хэдриан, — герцогиня Клейборо.

Слуга смутился.

— Ваша светлость, простите меня! Я не знал… Я хочу сказать… — Слуга смутился еще больше и побледнел под все более свирепеющим взглядом герцога. — Она в гостевой комнате, наверху на втором этаже. Ее дверь первая направо!

Хэдриан с ходу взлетел на лестницу. Плащ его развевался, как крылья черного грифа. Он не остановился перед дверью. Не сбиваясь с ноги и не сбавляя скорости, он выбил дверь ногой и вломился в комнату.

Николь сидела на кровати и пила горячий шоколад. Она была в ночной рубашке серебристого цвета и пеньюаре. Увидев Хэдриана, она пронзительно вскрикнула и выронила чашку. Шоколад залил белоснежные простыни, а чашка оказалась на полу. Николь испуганно смотрела на мужа. Постепенно страшная бледность покрыла ее лицо, она поняла, что перед ней — ее муж.

— Я приехал забрать вас домой.

Николь вцепилась в одеяло, не в силах от страха произнести ни слова.

Хэдриан недобро улыбнулся. Он рванул дверь в гардероб, там аккуратно висели платья Николь. Он сорвал одно из них и бросил его ей.

— Одевайтесь!

Николь пришла в себя.

— Как вы смеете! Убирайтесь! Убирайтесь сию минуту!

— Я пришел сюда не спорить и ругаться с вами, мадам, — твердо сказал он. — Можете и совсем не одеваться, это уж ваше дело.

Николь ногой отшвырнула на пол и одеяло, и платье.

— Я не поеду с вами. Убирайтесь отсюда. Вы не сможете заставить меня ехать.

Хэдриан рассмеялся:

— Вы недооцениваете меня, мадам.

Он подошел к ней, сгреб ее, не обращая внимания на ее визг и крики, которые могли разбудить и мертвого, и перекинул тело через плечо с той же аккуратностью, с какой носят мешки с фуражом.

— Пустите меня, пустите меня сейчас же! — вопила Николь в ярости.

— С меня довольно, — предупредил он и шлепнул ее по едва прикрытому заду.

Николь от удивления перестала кричать.

Хэдриан вышел в зал и наткнулся на хозяев. Марта в ужасе прикрыла рот рукой, ее глаза округлились. Однако виконт еле сдерживался, чтобы не расхохотаться.

— Привет, Серль! Извините, что побеспокоил вас, — сказал герцог ровным голосом.

— Все нормально, ваша светлость, — вежливо ответил Роберт Серль.

— Я был бы вам очень признателен, если бы вы позволили мне воспользоваться одной из ваших карет.