Мэриан Эдвардс - Год и один день

Ворвавшись в покои жены, Мактавиш упал на колени перед высоким ложем, схватил ее за руку.

— Элизабет, я здесь, — позвал он.

Ее рука была холодной, влажной и белой как снег. Он в отчаянии стиснул безжизненные пальцы.

— Бет…

Ее веки вздрогнули, но глаза не открылись. Потом бескровные губы шевельнулись, и Мактавиш склонился над ее лицом, чтобы уловить предсмертный шепот, вырывавшийся из ее груди вместе с хриплым дыханием.

— Обещай мне… Если наш ребенок выживет, ты отправишь его в Англию. Потому что…

Очередная родовая схватка помешала ей договорить. Но Энгус и сам знал, каковы были бы следующие слова — «потому что мы едины духом и телом». Их любовь расцвела на каменистой почве извечной вражды между Англией и Шотландией. Шотландскому дворянину не пристало любить англичанку, но Энгус с первого взгляда влюбился в свою прелестную невесту, хотя и был вынужден скрывать любовь от глаз посторонних. Лишь рождение наследника могло примирить клан с его новой женой.

Энгус все крепче стискивал руку жены, словно силясь принять в себя часть ее боли, не отрываясь смотрел в искаженное напряжением лицо.

— Да сделайте же что-нибудь! — вскричал он, перекрывая сорвавшийся с уст Элизабет вопль невыносимой муки. Безумный взгляд его голубых глаз устремился на повитуху.

— Мой господин, я не в силах ей помочь. — Она опустила глаза. — Все теперь в руках божьих.

Новый пронзительный крик разорвал тишину спальни. Тело Элизабет извивалось и корчилось в судорогах. Из-под сомкнутых век струились слезы, скатываясь к вискам. Энгус в отчаянии прижался лбом к ее плечу, и его слезы, невидимые замершим в неподвижности служанкам, смешались со слезами жены. Собственная беспомощность, невозможность облегчить ее страдания мучили его больше, чем любая рана, полученная в бою.

Энгус знал, что Элизабет умирает. Боль уже не отпускала ее ни на мгновение, схватки следовали друг за другом без перерывов. Ее силы были на исходе. Приблизив губы к ее лицу, он прошептал:

— Да, Элизабет, я исполню твою просьбу. Ибо мы едины духом и телом.

Когда эти слова достигли ее угасающего сознания, она на мгновение приоткрыла глаза, и тут же все ее тело конвульсивно дернулось, сведенное волнами судорог, слившихся воедино. К высокому сводчатому потолку взлетел отчаянный вопль, в котором смешались нечеловеческая мука и яростное торжество, и сразу вслед за ним раздался новый звук — тонкий и пронзительный плач новорожденного ребенка.

— Сир, это девочка! Да прехорошенькая! — радостно объявила повитуха, держа ребенка на вытянутых руках.

Элизабет открыла глаза, ее губы дрогнули в слабой улыбке.

— Помни, Энгус… Ты должен отправить нашу Бриттани в Англию…

Ее глаза закрылись, она глубоко вздохнула, словно готовясь к последнему приступу боли. А через несколько мучительных мгновений крику новорожденной малышки начал вторить другой детский голосок.

— Господи, она была беременна двойней… — ошеломленно проговорила повитуха.

Лэрд поднял голову, его глаза слегка расширились при виде второго ребенка. Но он тут же перевел взгляд на лицо жены, душа которой отлетела одновременно с первым вздохом этого младенца. Она дала ему жизнь ценой собственной смерти. Энгус печально улыбнулся. Он прикрыл тяжелой ладонью застывшее навек лицо своей возлюбленной.

— Покойся с миром, Элизабет. Сегодня ты дала каждому из нас то, чего он хотел.

Ему вдруг показалось, что плач малюток усилился, словно они тоже оплакивали смерть матери вместе с ним. Энгус смотрел на близняшек, ощущая растущую тревогу. В его уме, уме военачальника, привыкшего принимать рискованные решения, быстро созрел план. Это решение сулило ему боль разлуки, но он должен был его осуществить, чтобы обеспечить безопасность обоих близнецов.

Он круто обернулся к повитухе.

— Близнецов надо разъединить. — Его взгляд был прикован к младенцу, родившемуся первым. — Джен-на, принеси мне мое дитя, — приказал он горничной Элизабет.

Дженна, бережно держа девочку, поднесла ее к отцу.

Лэрд нежно коснулся бархатистой щечки младенца, пристально взглянул на державшую его женщину.

— Дженна, Элизабет доверяла тебе, стало быть, и я могу тебе довериться. Дед Бриттани не должен знать, что у него есть второй наследник. Если он узнает правду, это будет стоить жизни одному из детей.

Дженна содрогнулась. В те времена детоубийство не было редкостью как в Шотландии, так и в Англии. Многие дети лишались жизни только потому, что судьба не уготовила им место первенца в семье, тем более близнецы. Второй ребенок считался порождением дьявола и обычно предавался смерти. Дженна посмотрела на невинное, беспомощное создание, лежавшее у нее на руках.

— Дженна, ты служила моей жене верой и правдой. Будешь ли ты столь же преданно служить ее дочери?

Дженна провела языком по пересохшим губам. Она хорошо понимала, о чем просит ее лэрд. Ей придется покинуть Шотландию. Она снова взглянула на младенца и твердо ответила:

— Да, сир, буду. Даю вам слово. Англичанин не узнает ее тайны.

— Прибыл Алек Кэмпбелл!

По толпе придворных пронесся шелест приглушенных возбужденных восклицаний. Все, как один, повернули головы к дверям в нетерпеливом ожидании появления легендарного Алека Кэмпбелла.

Король Эдгар бесстрастно взирал на охваченный волнением двор. Весь его облик свидетельствовал о превосходстве над прочими людьми, о власти, дарованной богом и судьбою, однако и его царственный взгляд то и дело устремлялся к входным дверям, ибо Алек Кэмпбелл был залогом объединения Шотландии. Мирные переговоры велись уже давно и более или менее успешно, оставалось подписать завершающий и самый важный пакт.

Преданность Алека не вызывала никаких сомнений, но в данном случае вопрос касался его гордости. Клановая ненависть имела глубокие корни, и то, что Эдгар, будучи верховным предводителем Шотландии, должен был потребовать от лэрда Кэмпбелла, он никогда бы не осмелился потребовать от своего друга Алека. Нынешний день мог стать последним днем их дружбы, которую король не раздумывая, хотя и с сожалением, возложил бы на алтарь благоденствия королевства.

Двери распахнулись, явив взорам присутствующих человека, о котором в последнее время так много говорили. Женщины пожирали глазами мужчину, ставшего живой легендой. И его внешность отнюдь не противоречила мифическому образу Черного Кэмпбелла. Волосы Алека — цвета воронова крыла — были редкостью для шотландца, но в его роду эта особенность издавна передавалась из поколения в поколение. Никто не знал, за что Алек получил свое прозвище — за цвет волос или беспощадную жестокость к врагам, но в глазах женщин оно лишь добавляло очарования этой таинственной фигуре. Дамы без стеснения покидали своих кавалеров, проталкивались вперед, и в их глазах горел неприкрытый интерес. Алек Кэмпбелл был хорош собой, знатен и — главное — не женат.