Елена Тюрина - Наследники графа. Армэль

Сама же Александрин появилась перед ромами в красном бархатном плаще, укрывавшем ее плечи и падавшем на круп лошади, в такой же красной шляпке, украшенной белыми перьями, в золотистого цвета парчовом платье и перчатках.

Молодая цыганка, босая, с давно не чесаной копной иссиня-черных волос, поднесла руку к глазам, словно заслоняясь от солнца, и глядела на красавицу-француженку, чья лошадка, словно брезгуя, осторожно ступала между раскиданного на земле хлама.

– Ох, какая птичка к нам прилетела! – воскликнула другая цыганка, дородная женщина с накинутой на плечи цветастой шалью. – Добро пожаловать, красавица!

Дети столпились возле лошади, рассматривая изящную поджарую кобылу и ее хозяйку. Один малыш от восхищения так округлил глаза, что Александрин засмеялась звонким, как весенняя капель, смехом.

Теодор еще не успел спрыгнуть на землю, чтобы помочь спуститься хозяйке, как возле графини оказался молодой цыган. На нем была заметно поношенная, но все равно очень яркая красная рубаха, и довольно узкие черные штаны. Спускаясь с лошади, Александрин неожиданно оказалась в объятьях черноволосого красавца. Отпрянула быстро, и остановила уже занесшего было плеть Теодора, исподлобья смотревшего на нахала. А тому хоть бы что, лишь улыбался.

– Не смей прикасаться к супруге графа де Варда! – грозно сказал слуга и смерил недовольным взглядом хозяйку, которую, по всей видимости, следовало бы поучить беречь свою честь.

Не обращая внимания на осуждающий взгляд слуги, графиня улыбнулась цыганам, ущипнула за щечку самого младшего из цыганят, отчего тот залился смехом, и гордо вскинув подбородок, прошествовала к повозкам, чтобы рассмотреть поближе быт рома.

По ее мнению люди эти оказались совершенно не страшными и не дикими. По крайней мере, пока ее никто не попытался обокрасть или как-то обидеть. Неизвестно, правда, что было бы, не будь с ней охранника, и не располагайся табор так близко к городу…

Откуда-то доносились стуки, похожие на звуки кузницы. Лаяли и взвизгивали собаки, шумели дети. Все здесь дышало простотой и естественностью, и оттого одновременно и пугало графиню и завораживало.

Вскоре Александрин уже сидела на подушках у весело горящего костра, слушая, как молодой цыган, подхвативший ее, спрыгивающую с лошади, играет на гитаре, а три девочки кружатся в танце, звеня браслетами. Один малыш, забравшись к ней на колени, перебирал пальчиками ее сияющие жемчугом волосы, спускавшиеся локонами вдоль лица. Потом смуглая девушка с заплетенными в толстые косы длинными волосами запела какую-то песню на языке рома. Голос у нее был звонкий, красивый. Но, опьяненная весельем, Александрин не могла долго оставаться в стороне и просто наблюдать. Поднявшись со своего места, она тоже бросилась в пляс, подражая движениям цыганок. Выходило у нее, хоть и привыкшей к чинным придворным танцам, очень ладно. Рома довольно улыбались, притопывая в такт ее движениям. Вся надменность воспитанной в строгих правилах дворянской дочки куда-то разом подевалась, уступив место природной ребячливости, легкости. Выглядела светловолосая и голубоглазая, одетая в золото и красный Александрин просто божественно. Горящие глаза цыган это только подтверждали. Лишь Теодор не разделял всеобщего восхищения. Сидел, потупившись, уставившись в костер. Так расстроился, что даже лицом потемнел.

Александрин была сейчас свободна и наслаждалась этим мигом. Когда она запела, у многих цыганок вытянулись лица – такой глубокий сильный голос редко когда услышишь.

Шалая от счастья, графиня так разошлась, что не заметила, как сильно стемнело, и как вдруг встрепенулись цыгане, стали прислушиваться, озираться.

– Слышите? Едут! – прошептал кто-то.

И действительно, к лагерю приблизилось не меньше десятка всадников. Несколько мужчин вскочили, схватили кто дубину, кто хлыст, кто еще какое оружие. Из зарослей на поляну, где раскинулся табор, выехали несколько солдат. Но Александрин сразу бросился в глаза другой человек. В числе всадников она увидела Франсуа. Тот смотрел на нее так спокойно и равнодушно, что она похолодела. Графиня ощутила неловкость оттого, что ее застали в окружении людей, с которыми по положению ей не следовало общаться. И кто ему сказал? Неужто Феличе? Вот предательница!

Поднялся шум, кто-то в суматохе толкнул Александрин, она едва устояла на ногах. Граф подъехал к ней и, наклонившись, протянул руку.

– Едем отсюда, – сухо сказал он.

Графиня вложила ладонь в руку мужа, поставила ножку на стремя его коня, и граф легко поднял ее, посадив перед собой. Теодор вскочил на своего жеребца и поскакал следом, ведя кобылу графини. Александрин, оглянувшись, лишь успела увидеть, как молодой цыган, снимавший ее с лошади, бросился на одного из испанских солдат и получил рукояткой хлыста в висок, отчего упал на землю и больше не шевелился. Солдаты били всех, кто попадал им под руку, кого-то хватали и волокли. Дети верещали, женщины выли от ужаса. По телу графини прошла дрожь, к горлу подступил ком тошноты. Неужели это она навлекла на табор беду? Не утерпела и так и спросила у мужа.

– Они и без вас собирались сюда ехать, – почти не разжимая губ, процедил де Вард.

После скандала с Гальярдо ему только этого не хватало. Она и сама понимала, что недостойно себя повела, и мужа этим опозорить могла. Сейчас гнев графа был оправдан. Даже удивительно было, что он так спокоен. После подобной выходки ведь действительно имел право всыпать розог.

Франсуа молчал, лишь дыхание его слышала Александрин позади себя, да тепло, согревающее ее в сырой промозглый вечер.

– Я тебя обидела. Прости. Давай забудем все, что между нами было плохого, – вдруг тихо проговорила она.

Графине стоило немалых усилий поступиться своей гордостью и сделать шаг к примирению с мужем. Ведь впереди у них целая жизнь.

Он не ответил ничего, но по тому, как его горячая ладонь сжала ее пальчики, Александрин поняла, что он больше не сердится. И стала как-то по-особому тиха, замирала, когда он, удерживая поводья, склонялся вперед, будто обнимая ее.

Друзья, готовя заговор, пока не догадывались, кто попытается стать им поперек дороги.

Мостовые парижских улиц блестели от дождя. Фонарщик уже зажигал фонари, когда начальник охраны короля шевалье де Монфор вошел в таверну при гостинице «Сказка Парижа». Здесь пахло воском. Сводчатые окна были задернуты тяжелыми занавесями. Мишель остановился у входа и несколько женщин бросились к нему, приобняли с двух сторон.

– Шевалье! Наконец-то вы почтили нас своим вниманием! Давно не захаживали, мы совсем истосковались.

Монфор засмеялся, обхватив их за талии и шлепнув по широким бедрам.