Кэтлин Эшенберг - В свете луны

– И на что тянет грязь на ее платье? На Шекспира или Гомера? – спросил Гордон, сотрясаясь всем телом от беззвучного смеха.

– А это смотря какое платье на ней надето. – Бо бросил на Ройса умоляющий взгляд. – Скажи, что не одно из траурных.

– Мне жаль, сынок. Но боюсь, тебя ожидает Гомер, – ответил Ройс.

Бо закрыл глаза и принялся молить небеса о пощаде.

– Скажи хотя бы, что не рваное. Ведь у нее их всего два.

Ройс прислонился к воротам.

– Я не очень хорошо разбираюсь в женской одежде, поэтому вряд ли смогу тебе помочь. Но почему, черт возьми, у нее только два платья?

Он заметил, как Гордон и Бо переглянулись, и понял, что здесь кроется какая-то тайна. Гораздо легче будет все выведать у младшего, и Ройс, не обращая внимания на Гордона, перевел взгляд на Бо. Мальчик заерзал, судорожно сглотнул и вновь заерзал. Но Ройс не отводил взгляда.

– Ну… видишь ли… она до самого конца не верила, что папа умрет, поэтому у нее не было ничего черного. А когда он умер, оказалось, что у нас нет денег… и ей пришлось занимать… о, черт, она убьет меня, если узнает, что я рассказал тебе.

– Посмотри на меня, Бо. Я спасу твою жалкую задницу от расправы, если ты скажешь мне, кто дал ей денег взаймы.

– Если я скажу тебе, моя жалкая задница станет мертвой задницей.

– Бо, – Ройс прищурил глаза и устремил на мальчика грозный взгляд.

Гордон вышел из-за лошади и наклонился, чтобы взять у Бо скребницу.

– Сбегай в кузницу, позови Кларенса. Пусть проверит подковы у Астер.

Бо обрадовался, будто вырвался от самого дьявола, а Ройс молча наблюдал, как Гордон собирает принадлежности для чистки лошадей. Лошади переминались с ноги на ногу в своих стойлах. И вслед за тихим стуком их копыт конюшня наполнилась приторным запахом свежей соломы. Ройс любил звуки и запахи конюшни. Любил своего брата, который вдруг научился хранить секреты.

– Ты дал ей денег, – произнес Ройс, когда Гордон проходил мимо.

– Она уже вернула их мне.

Ройс закрыл ворота и запер их на засов. На мгновение взгляды братьев встретились, и Ройсу показалось, что он смотрит в глаза Селесты – миндалевидной формы, голубые, как небо.

Он старался не вспоминать ее глаза, ее красоту, но при взгляде на ее сына Ройса охватывали воспоминания. Одному Богу известно, сколько произвела на свет сыновей Селеста Фортье Кинкейд, красавица из Нового Орлеана. И Ройсу очень хотелось узнать, о чем думал Пейтон, когда смотрел в глаза Гордона.

Ройс подождал, пока Гордон сложит щетки, и вместе с ним зашагал через конюшню.

– Никудышный из меня получился муж, – тихо произнес Ройс.

– Похоже на то.

Что-то в голосе брата не понравилось Ройсу. Он вдруг почувствовал, что совершил ужасную ошибку. Мужчины обычно не говорят о своих чувствах. Но Гордон ничего не скрывал, и Ройс решил все узнать, хотя, черт возьми, теперь уже ничего не исправишь. Слишком много времени прошло.

– Ты влюблен в нее, Гордон? Если дело в этом…

– Был влюблен… давно. – Гордон сдвинул шляпу на затылок и вздохнул. – Она всегда относилась ко мне как к брату, и я свыкся с этой мыслью.

Ройс старался не смотреть на брата, все чувства которого были написаны у него на лице. И иногда Ройс ненавидел его за это. Он ничего не хотел знать о Гордоне. Слишком тяжел был бы груз ответственности.

– В то последнее лето, когда они приезжали к нам погостить – ты к тому моменту уже уехал на Запад, – Пейтон устроил вечеринку на лужайке. Ну, как обычно. Только на этот раз Аннабель была уже достаточно взрослой, чтобы принять в ней участие. Кто-то сделал ей высокую прическу. Ее лицо обрамляли маленькие завитки, а к волосам была приколота веточка сирени. И я внезапно осознал, что она уже не назойливая маленькая Энни с поцарапанными коленками, а молодая мисс Холстон, прекрасная, как цветок.

Гордон подцепил мыском ботинка пучок соломы, устилавшей пол. Возле кухни суетились рабы, наполняя тележки едой, чтобы отвезти ее тем, кто трудился в поле. Няня-негритянка вела чернокожих ребятишек к яслям, их пронзительные крики смешивались с голосами негров, работающих в конюшне, и мычанием скота.

Ройс, казалось, ничего не замечал вокруг, воображение рисовало ему совсем другую картину.

Мягкий свет китайских фонариков, развешанных на лужайке перед домом, отражается в блестящих листьях ветвистых магнолий. Их белые цветы наполняют летнюю ночь сладким ароматом. Нарядно одетые дамы, сопровождаемые мужчинами в рубашках, украшенных оборками, и шелковых галстуках, выходят из экипажей или ландо, запряженных несколькими лошадьми, на козлах – чернокожие слуги, одетые в униформу. На лужайке стоит девушка, одетая для своего первого выхода в этот полный блеска мир, – мир, который уже стал достоянием истории.

Сердце Ройса болезненно сжалось при мысли о грядущей кровопролитной войне. Гордон между тем продолжал:

– На ней было платье с открытыми плечами. Такого же цвета, как сирень в ее волосах. Я пригласил ее станцевать рил. Она улыбнулась в ответ, и я понял, что влюбился.

Ройс заставил себя вернуться к реальности из темной пучины размышлений и сосредоточился на рассказе Гордона. Он хорошо понимал Гордона. Улыбка Аннабель, ее губы завораживали.

Ройс бесцельно двинулся вперед, не представляя, куда направляется. Гордон последовал за ним. Они остановились у ограды, облокотившись на нее. Вдалеке показалась маленькая «не совсем леди», возвращающаяся домой, Прошли к конюшням Кларенс и Бо.

– Итак, ты станцевал рил и поцеловал леди. Это был ее первый поцелуй под ветвями магнолии, – произнес Ройс.

Он целовал множество женщин под раскидистой магнолией, и не только целовал. Но не мог вспомнить своего первого поцелуя. Возможно, потому, что потерял невинность задолго до того, как это случилось.

Гордон тихо засмеялся.

– Как любит говорить Бо, мне повезло. – Он покачал головой, повернулся и прислонился спиной к ограде. – Карлайл, мерзавец, подошел и, хохоча, как идиот, – впрочем, он и есть идиот, – сказал мне, что Аннабель напихала ваты в корсет. С того момента я только и думал о том, чтобы прижать ее к стволу дуба и посмотреть, правда ли то, что он сказал. Я был так раздражен, что мне пришлось выпить пару бокалов пунша, прежде чем я снова смог пригласить ее на танец. Но Аннабель вдруг исчезла.

Ройс с улыбкой посмотрел на брата:

– Так и не узнал правды, а?

– Это не важно. Ты не поверишь, но я на протяжении нескольких месяцев мечтал о ее груди. Очень мучительные мечты, должен признаться. Но, как я уже тебе говорил, она не отвечала мне взаимностью, и я смирился.

Гордон считал своего старшего брата сильным. Что бы он подумал, если бы Ройс рассказал ему правду? Рассказал бы ему, как молодой Ройс Кинкейд ходил по улицам Фредериксберга и заглядывал в окна, мечтая жить в одном из этих домов, не таких роскошных, как его собственный.