Ульяна Гринь - Хозяйка «Волшебной флейты»

– А вы думали, вас пригласят в отдельный кабинет для беседы? – съязвил Трубин. – И чайку сервируют?

– Конечно! – нагло заявила я. – Вы дам бросите за решётку без разбирательства?

– Ай, некогда мне с вами языком чесать, – отмахнулся Трубин и ушёл. Один из полицейских подал мне руку:

– Прошу, дамочка, не извольте буянить, очень не хочется вас силой…

– Не буду я буянить, – буркнула. – А начальство есть какое-нибудь тут?

– Так господин Трубин же.

Я сошла на брусчатку дороги, Авдотья сползла следом и вцепилась в меня:

– Мадам, мадам, не оставляйте меня одну, умоляю!

– Да успокойся ты! Всё будет хорошо.

– Ой, не верю, не верю, мадам! Отправят депешу домой, папенька узнает, богиня…

– Авдотья! – рявкнула я. – Молчи! Лучше молись, так от тебя меньше шума!

Она послушалась. Нас провели через приёмную, где пылинки плясали в лучах света, проникающих через плюшевые шторы на окнах, в арестантскую. Это оказалась клетка, огороженная толстыми решётками в дальнем углу зала. Один из полицейских с почтением пригласил нас войти за решётчатую дверь и повернул ключ в замке. Потом сказал:

– Прошу прощения, госпожа Кленова.

– Кленовская, – прошипела я. – Начальство позовите! То, что повыше Трубина.

– Как вернутся с доследования, – кивнул он и ушёл.

Я села на шконку и вздохнула. Огляделась. Мы в углу, тут никого нет, если покричать – может, и услышат. Или нет. Авдотья молится рядом. Ладно, подождём, когда начальство вернётся с доследования.

Похоже, я даже задремала. Было с чего – ночь не спала, потом старуху встретила, безо всякого отдыха попёрлась в заведение… Очнулась от звяканья ключа в замке. Подняла глаза и увидела Трубина, который вошёл в арестантскую. Так-так, опять он? А где его начальство?

Об этом и спросила, но полицейский чин усмехнулся и ответил, как будто промурлыкал:

– Ну зачем вам моё начальство, госпожа Кленовская? Я пришёл предложить вам сделку.

– Какую сделку?

– Очень выгодную для вас, э-э-э…

Он явно ждал, что я ему представлюсь, но я не предоставила этому типу такое удовольствие. Спросила:

– Конкретнее?

– Госпожа Кленовская, я могу выпустить вас и прекратить всякие следственные действия за одну маленькую услугу…

Он придвинулся ближе, грубо нарушая моё личное пространство. Я хотела бы отодвинуться, но справа была решётка, слева Авдотья, а сзади шконка. Поэтому я вскинула лицо, отстраняясь, и ответила:

– Хотелось бы знать, какую услугу вы от меня хотите.

– О, сущий пустяк, госпожа Кленовская! Встретимся через час в номерах, и дело решённое.

Я только глаза распахнула, не веря своим ушам. Потом переспросила:

– Что?

– Да-да, моя прекрасная мадам, в номерах! Вы не останетесь обиженной, госпожа Кленовская…

И он придвинулся ещё ближе, совсем близко.

Я медленно стащила перчатку, отложила её на шконку.

Пощёчина прилетела ему в лицо, когда Трубин не ожидал. Отшатнулся. А я, выудив откуда-то из глубин памяти все просмотренные мною сериалы и прочитанные книги, крикнула:

– Подите прочь, сударь!

– Ах ты дрянь! – прошипел Трубин.

– Что здесь происходит?

Я выдохнула и оттолкнула Трубина подальше, чтобы рассмотреть подошедшего господина с тростью. Он оказался довольно молодым и симпатичным, с правильными чертами лица и небольшой бородкой, с пронзительными карими глазами. Пальто, котелок… Не начальство ли?

– Прошу прощения, эта профурсетка меня ударила, господин Городищев! – пожаловался Трубин. Городищев оглядел меня, Авдотью, которая тихо плакала в уголке шконки, Трубина. Сказал:

– Афанасий Николаевич, займитесь текущими делами. Я сам допрошу госпожу… э-э-э.

– Кленовскую, – сказала я с достоинством, потирая ладонь.

– Прошу вас, госпожа Кленовская, пройдёмте в кабинет, а вы, Трубин, распорядитесь подать нам чаю.

С трудом удерживаясь от того, чтобы показать скукожившемуся Трубину язык, я с достоинством вышла из камеры и попросила Городищева:

– И Авдотью с нами возьмите, она ни в чём не провинилась, бедная.

– Разумеется, – ответил Городищев скупо.

Какой милый! Даже не милый, это определение для любого мужика без склонности к агрессии. А Городищев такой… Сдержанный. Вежливый. Идеальный. Ах какой мужчина!

Идеальный мужчина провёл нас до кабинета, пропустил внутрь, открыв дверь, и сказал:

– Прошу, садитесь. Позвольте представиться: колежский асессор Платон Андреевич Городищев, дознаватель Михайловской полиции.

Я каким-то внутренним чувством самосохранения ощутила, что надо ответить так же. Ответила:

– Татьяна Ивановна Кленовская, новая хозяйка «Пакотильи».

– Извольте принять мои искренние поздравления.

Лицо Городищева ясно разнилось с его словами. Он не рад. Совсем не рад. Я понимаю. Завязала я, Платон Андреич! Но как ему сказать об этом?

– Я сейчас вам всё объясню. Я уволила управляющего Ксенофонта, который лапал девушек и явно крал. А этот поганец заявил в полицию.

– Чем же вы объясните, Татьяна Ивановна, что ваша девушка, – он заглянул в бумагу, лежавшую на столе, – Авдотья – без жёлтого билета работает в заведении?

Я села. А потом встала. Сказала:

– Нет, уважаемый Платон Андреевич. Жёлтый билет ей больше не нужен.

– Как так, Татьяна Ивановна?

Он даже усмехнулся, глядя мне в глаза. Тоже встал, обошёл стол и приблизился. Я запаниковала. Может, и он приставать надумал?

Его лицо внезапно оказалось совсем рядом – а у меня внезапно весь воздух из лёгких улетучился в прекрасное далёко… Хоть бы в обморок не упасть!

– Татьяна Ивановна, что с вами?

Он поддержал меня под руку, и я очнулась. Его лицо показалось мне усталым. Усы эти его странные… Он прикидывается сильным, а сам очень устал.

С усилием выпрямилась, и посмотрела в карие глаза. Они были холодны, хотя карие обычно тёплые. Но Городищев только делал вид, что проявляет участие. На самом деле я видела: ему всё побоку. И я, и Авдотья, и все остальные дела этого полицейского участка. Ему бы выспаться… Как и мне.

– Я в порядке, – ответила тихо. – Устала очень.

– Сейчас подадут чай, – сказал он и, оставив меня, подошёл к двери, открыл её, выглянул в коридор: – Трубин! Где же чай?!

В коридоре протопали шаги, и Трубин, который выглядел не слишком довольным, принёс самоварчик. Я умилилась – какая прелесть! Настоящий самовар, даром что маленький! От него шёл пар изо всех щелей, а сверху корону самовара венчал пузатый фарфоровый чайничек. Поставив самовар на стол, Трубин глянул искоса на Городищева, и тот взмахом руки отпустил его:

– Идите.

Когда Трубин вышел, я улыбнулась:

– Чай – это прекрасно. Авдотья, садись, сейчас будем пить чай.

Господи, какие глупости я говорю! Горожу для Городищева полную чепуху! Но, по-моему, тут все так трындят, так что я не выбиваюсь из общего ряда. Но Авдотья не двинулась с места. Она выглядела не менее напуганной, чем в арестантской.