Патриция Хэган - Пылающие души

– А разве у нас есть выбор? Как думаешь, мы найдем обратную дорогу?

– Мы будем искать те же ориентиры, по которым Сэтч вел нас сюда. Когда мы доберемся до реки Джеймс, то повернем к Ричмонду…

– Ни в коем случае! – заволновался Майлс. – Нас обоих бросят в тюрьму. Разве ты забыл, что я беглец? А ты – мой сообщник. Нет, возвращаться в Ричмонд слишком рискованно. – Он устало покачал головой, на глаза навернулись слезы. – Томас, я искренне благодарен тебе за помощь. Я – твой вечный должник. Но от судьбы не уйдешь. Мы должны попытать удачу в убежище, куда ведет нас Сэтч.

– В таком случае нам не на что надеяться! – уверенно возразил Томас. – Что с тобой стряслось, Майлс? Что стало с моим другом, которым я гордился? Может, после побоев в тюрьме ты превратился в труса? Куда девались твоя сила и смелость? Неужели тебя сломали? – Его ноздри раздувались, грудь тяжело вздымалась от негодования. – А Джулия? Ты забыл про нее? Она без колебаний рисковала жизнью, чтобы спасти тебя, и неизвестно, какая опасность ей теперь угрожает. Неужто ты даже не попытаешься помочь ей, отплатить за все, что она сделала для тебя?

Майлс ошеломленно уставился на Томаса и наконец промолвил дрогнувшим голосом, проникнутым стыдом:

– Ты прав. Я в долгу не только перед тобой, но и перед Джулией. Объясни, что ты задумал?

Томас быстро изложил план, который созрел у него за последние несколько дней. Когда Сэтч и Келсо заснут, они должны ускользнуть по примеру остальных попутчиков.

– К ночи начнется снег, наши следы заметет. Искать нас никому и в голову не придет. Мы двинемся прямо на юг, в Северную Каролину, и доберемся до Уилмингтона. Там мы будем в безопасности. А если кто-нибудь заведет расспросы, скажем, что мы в отпуску после болезни. Достаточно взглянуть на тебя, чтобы понять, что мы не лжем.

Снег заскрипел под сапогами, и они замолчали, придвигаясь ближе к огню.

Возле костра появился Келсо с бутылью и предложил спутникам выпить, но оба отказались.

– У меня и без того урчит в желудке, – объяснил Майлс. – От спиртного голод станет еще сильнее.

Томас пробормотал, что неважно себя чувствует.

– Похоже, у меня начинается лихорадка. Лучше я вздремну.

Искоса взглянув на Майлса. Келсо процедил:

– Давно надо было избавиться от тебя. – И он перевел саркастический взгляд на Томаса: – Да и от тебя заодно. Лучше бы вы оба подохли.

– Отстань от них! – рявкнул Сэтч, возвращаясь к костру с охапкой сучковатых веток. – Нам осталось не больше дня пути. Узнав, что мы справились с работой вдвоем, Фокс будет доволен.

Томас и Майлс отодвинулись от костра, как делали каждую ночь. Хотя холод проникал под тонкие одеяла и пробирал их до костей, они уже давно поняли, что лучше держаться в стороне от ненадежных попутчиков.

Майлс сразу задремал, изнуренный долгой дорогой. Томас делал вид, что спит, и прислушивался к разговору Сэтча и Келсо. Как обычно, они делились воспоминаниями о подружках. Наконец их языки стали заплетаться – спиртное и усталость сделали свое дело. Костер медленно угасал, но приятели и не пытались подбросить в него дров.

Наконец Томас услышал тихое шипение снежинок, падающих на горячие угли. Под одеяло стала забираться сырость. В любое другое время он встал бы и попытался найти укрытие за камнем или под кустом, но теперь не осмеливался тревожить спящих.

Прошло полчаса. Томас осторожно высунул голову из-под одеяла и посмотрел в ту сторону, где сидели Сэтч и Келсо. Над догоревшим костром вилась тонкая струйка дыма. Оба приятеля спали сидя, закутавшись в одеяла. Стараясь не шуметь, Томас потряс Майлса за плечо. Тот не отозвался, поэтому Томас склонился ниже и зашептал:

– Майлс, пора! Только не шуми. Майлс открыл глаза.

– Может, подождем еще немного? – с тревогой спросил он.

– Они спят как убитые. Уже час я слушаю, как они храпят. Оставайся здесь, а я приведу лошадей. Снег усилился, путь предстоит трудный. Нам придется вести лошадей в поводу, так что соберись с силами.

– Я справлюсь, Томас, – пообещал Майлс.

Томас ободряюще похлопал двоюродного брата по плечу:

– В этом я не сомневаюсь. Ведь мы оба уроженцы Джорджии. Нам все нипочем!

В темноте Майлс не видел улыбку на его лице, но почувствовал, что к нему впервые за долгое время возвращаются сила и уверенность.

Томас бесшумно поднялся. Поначалу он собирался просто улизнуть, забрав двух коней, однако сейчас решил, что этого недостаточно. Подняв наполовину сгоревшую толстую ветку, он нанес быстрые и точные удары по головам Сэтча и Келсо. Они беззвучно повалились в снег. Услышав шум, Майлс спросил:

– Ты убил их?

– Нет, – откликнулся Томас. – Оглушил, чтобы они не бросились за нами в погоню. Впрочем, им вряд ли придет в голову гнаться за нами.

Как только лошади были оседланы и немногочисленные припасы собраны, Томас сказал, что придется идти пешком.

– Иначе лошади увязнут в снегу. Я не знаю даже, в какую сторону мы должны идти. Звезд на небе не видно. Будем брести вперед, пока не рассветет. Ты выдержишь?

– Постараюсь, – кивнул Майлс.

– Тогда в путь. Если ты споткнешься или упадешь, окликни меня. Идти придется долго…

Его голос дрогнул. Томас понимал, что их ждет суровое испытание. Возможно, они не выдержат схватки со стихией. Но рискнуть стоило. Томасом овладела яростная решимость.

Майлс положил руку ему на плечо и уверенно произнес:

– Ты прав, брат: мы справимся. Нам, жителям Джорджии, все нипочем.

И они повели лошадей прочь от стоянки, проваливаясь в высокие сугробы.

Лютер Сакстон сидел на земле возле крытой повозки и рассеянно перебирал струны гитары, вспоминая, как когда-то гордился ею. О таком отличном инструменте в юности он не смел и мечтать. До войны музыка была его жизнью, но вскоре от прежнего мира, в котором существовал Лютер, не осталось и следа.

Он машинально брал аккорд за аккордом, привычно проверяя чистоту звуков. Услышав фальшивую ноту, он принялся подкручивать колки.

Джулия просунула голову между холщовыми занавесками повозки. Даже в тусклом свете лагерного костра Лютер разглядел печаль в ее изумрудных глазах.

– Лютер, я уже оделась. Можешь войти, – бесстрастно и холодно произнесла она.

Он неторопливо поднялся и забрался внутрь повозки, прихватив гитару. Оставлять ее без присмотра не следовало: в лагере процветало воровство.

Джулия переоделась в голубое шелковое платье с пышной юбкой. Носить кринолины она давно перестала. Платье было низко вырезано на груди – должно быть, Джулия купила его по настоянию майора Фокса, который стремился придать своей сообщнице как можно более соблазнительный вид. Перехватив взгляд Лютера, Джулия смущенно набросила на плечи шаль и закуталась в нее. Лютер с сожалением произнес: