Патриция Хэган - Любовь и война

– Мне нет дела до твоего прошлого. Меня заботит твое отношение к Китти. Не думай, я не настолько стар, чтобы забыть, как чувствует себя влюбленный, и могу прочесть кое-что по твоим глазам. Неужто ты пошел в одиночку против целого племени чероки только ради улыбки какого-то одноглазого дяди?! Ты никогда бы не сделал этого, если бы был равнодушен к Китти!

– Ну да, Джон, я неравнодушен, – со вздохом признался Тревис. – Однако этому следует положить конец, потому что такая любовь не доведет до добра. Может быть, в иное время и в иной ситуации у нас с Китти возникла бы настоящая любовь, и мы могли бы быть счастливы вместе. Но сейчас это невозможно. Так что разумнее всего ей покинуть лагерь и больше никогда со мной не встречаться.

– Я так не думаю.

Тревис раздраженно посмотрел на Джона.

– Я не могу согласиться с тобой, – упрямо промолвил тот, – потому что знаю свою дочь и уверен, что Китти тебя любит. И мне совершенно не по душе, что вы расстаетесь вот так.

– Но ты же сам только что сказал, что подтолкнул ее к решению вернуться на Юг.

– Черт побери, да для ее же добра, Колтрейн! Неужто ты думаешь, что с нами ей было бы лучше?! Пусть себе возвращается, но я хочу, чтобы при этом вы расстались, добившись хоть какого-то понимания! Ты бы мог признаться, что любишь ее.

– Тьфу, да с какой стати?! – Тревис чувствовал, что этот спор разгорячил его не на шутку. – Она хочет вернуться к этому своему офицеришке из Ребов, и вполне возможно, что станет с ним чертовски счастлива!

– Ты ошибаешься, – невозмутимо отвечал Джон, – Китти никогда не будет счастлива с Натаном. И провались все к черту, но мне больше невмоготу скрывать то, что я о нем знаю!

– На что это ты намекаешь? – заинтересовался Тревис. – Что такого ты знаешь о Натане?

Лицо Джона сковала гневная гримаса, единственный глаз запылал, и он проговорил срывающимся голосом:

– В ту ночь он был с ку-клукс-кланом! Я в драке сдернул с него капюшон. Натан тут же его поправил, однако я успел его узнать! Но держал это при себе. Потому что боялся: если они поймут, что я опознал одного из них, то прикончат меня на месте.

– Ну, я даже рад, что ты рассказал обо всем мне, – воскликнул Тревис, вскочив на ноги. – Ведь я все время твердил себе, что он для Китти более подходящая партия – из-за происхождения, связей, денег и всего такого. Но если этот тип способен на подлость и убийство, да еще прикрывается при том капюшоном, выходит, что и я не так уж плох! – И он направился вниз с холма, но на полдороге остановился и крикнул: – Только ты не подумай, что я решил, что достаточно хорош для нее и что вообще она мне нужна! Просто я решил… ох, черт возьми… ну, просто я решил, что надо попрощаться по-хорошему. На большее я пока не способен.

Хохот Джона все еще стоял у Тревиса в ушах, когда он достиг хижины, где расположилась Китти. Колтрейн забарабанил в дверь так, что затряслись стены.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась Китти с широко раскрытыми от изумления глазами. Одним прыжком Тревис оказался внутри хижины и с треском захлопнул дверь. Убедившись, что здесь больше никого нет, он с силой схватил Китти за плечи и прижал спиной к стене, а потом наклонился так, что его горячее дыхание обожгло ей лицо, и выпалил:

– Китти Райт, я пришел сюда, чтобы признаться, что неравнодушен к тебе. Я таков, каков есть, и не собираюсь меняться, но не могу не сказать на прощание: что бы ни было между нами прежде и как бы тебя это ни бесило, но я, черт побери, успел к тебе привязаться не на шутку!

Поначалу Китти лишь ошеломленно смотрела ему в глаза, не в силах вымолвить ни слова. Но потом ее словно прорвало:

– Уж не думаешь ли ты, что и я к тебе неравнодушна? – Она попыталась вырваться из его сильных рук, но не смогла. – Или ты решил, что для меня имеет значение твоя привязанность, которую ты, оказывается, испытывал все то время, когда насиловал, мучил и издевался надо мной?! Ну, так вот, Тревис Колтрейн, мне глубоко безразличны твои чувства ко мне! Ты для меня проклятый янки, и я ненавижу тебя, ненавижу! И я…

Он впился в ее рот губами, прервав поток ругательств, не обращая внимания на то, что Китти в кровь расцарапала ему руки, стараясь освободиться. Но вот медленно, постепенно ее сопротивление иссякло, а напряженные губы смягчились и даже ответили на поцелуй.

И тогда он нежно подхватил ее на руки и отнес на кровать и начал раздевать. И Китти стала делать то же, по-прежнему не спуская с него пылавшего взора.

Тревис улегся рядом, с трепетом лаская чудесное, неотразимое тело. Он хотел ее страстно, неумолимо. Господь свидетель, как он хотел ее. Ни одну женщину в жизни он не желал с такой силой. Однако это не означало, что он овладеет ею грубо и неистово, под стать своей страсти. Нет! Он намерен дать понять, что любит ее, пусть на свой лад, так, как способна любить его исстрадавшаяся душа. Пусть эту любовь невозможно облечь в слова, он постарается выразить ее нежностью и лаской, чтобы Китти поверила, что он искренне привязан к ней и она ему нужна.

Его губы скользнули по ее щеке, а язык коснулся розовой раковины уха. Она вздрогнула и застонала, и он хрипло шепнул:

– Разве я насилую тебя сейчас, Китти? Хочешь ли ты, чтобы я оставил тебя сейчас в покое?

– Нет! – воскликнула она, обвиваясь вокруг него. – Нет… нет… нет…

Его руки, губы, язык продолжали свое колдовство, превратив ее тело в горячий, податливый воск. Она старалась прижаться к нему теснее, еще теснее, и беззастенчиво молила:

– Возьми же меня… Возьми меня скорее, Тревис… Ох, будь ты проклят… проклят…

А он вдруг передумал и сказал:

– Лучше ты сама возьми меня, Китти! Возьми то, что хочешь, и помести туда, куда хочешь, где мое место по праву. Возьми меня всего, и будь моей…

Китти решилась не сразу. Однако жар желания горел так сильно, что тонкие пальцы все же сомкнулись вокруг налитой мужской плоти. Приподнявшись, она вобрала его в себя и застонала от наслаждения. Их тела сплелись воедино и закачались в восхитительном, завораживающем ритме любви…

А когда они содрогнулись от ошеломляющей разрядки, Тревис прошептал горячо и нежно:

– Я люблю тебя, Китти. Пусть на свой лад… но я люблю тебя.

И они так и заснули, не размыкая объятий – как и положено двум влюбленным.

Китти распахнула глаза. Кто-то нетерпеливо барабанил в дверь.

– Эй, дочка, ты не заболела? – раздался голос Джона Райта. – Давно пора ужинать! Эй, ты что, не слышишь?

– Да, да, папа, – откликнулась она, с удивлением обнаружив, что лежит на постели обнаженная. – Погоди минуту. Я сейчас открою!

И тут до нее с беспощадной ясностью дошло, что Тревис ушел и оставил ее одну, не попрощавшись, не сказав ни слова! Гревшее душу тепло постепенно сменилось мертвенным холодом. Как он посмел?! Как он посмел любить ее так нежно и шептать о своей любви, а потом скрыться, как вор, пока она спала, словно Китти из тех, кем пользуются при нужде, а потом оставляют?! Да и она-то хороша – расслабилась, поддалась на гнусный обман!