Сандра Хилл - Преступный викинг

Рейн подняла глаза и заметила, как до нее отец Бернард, что Селик оценивающе смотрит на ее зад, который она выставила, когда потянулась за ватой.

Она зашипела, привлекая внимание Селика, но он и не подумал смутиться, будучи пойманным за неподобающим занятием. Более того, он подмигнул Рейн, и она, услыхав приглушенный стон отца Бернарда, поняла, что пора увести Селика, пока он их не выдал.

— Нам надо идти, отец Этельвульф, — внезапно объявила Рейн, дергая Селика за рукав. — Я только что вспомнил, что мы должны зайти к торговцам и купить ткани для детских туник.

— Но вы не можете сейчас уйти, — возразил отец Бернард. — Отец Теодрик скоро придет.

Это было как раз то, чего Рейн особенно опасалась в присутствии Селика, который вел себя на редкость бесстыдно. Отца Теодрика не проведешь. Он уже задавал вопросы, на которые она не могла ответить, насчет лекарей в земле франков, чьих имен она не знала, и насчет того, где она приобрела свои обширные медицинские познания, и даже насчет ее женственности.

— Ты должен много молиться, чтобы Господь помог тебе одолеть твою слабость, — сказал он в монастырском саду после того, как она по-женски пронзительно завизжала, когда по ее ноге пробежала мышь.

Скорее всего он имел в виду ее необычную внешность, но если он увидит ее рядом с Селиком, то сразу все поймет, потому что им с Селиком никак не удавалось скрыть влечения друг к другу, которое было заметно даже детям.

— Скажи отцу Теодрику, что я увижусь с ним завтра, и мы обсудим лихорадку и вакцинации, о которых я говорил. У меня будет достаточно времени, поскольку отец Этельвульф не сможет сопровождать меня.

— Что? — спросил Селик, поднимая глаза от сумки с едой, которую он тем временем осматривал. — Почему я не смогу прийти с тобой?

— Ты будешь записывать свои наблюдения. Для нашего трактата. Понятно?

Он отмахнулся.

— Я могу сделать это в другое время. Ладно, обсудим это позже. — И он повернулся к отцу Бернарду. — Сейчас я хочу знать, кто отвечает за объедки, которые ты дал брату Годвайну как плату за работу?

Рейн с удивлением повернулась к Селику. Она не подозревала, что он знает о протухшей еде, которую монахи посылали сиротам.

Лицо отца Бернарда стало пунцовым.

— Это не плата, а дар. Монастырь милостив к сиротам.

— Ты говорил, Берни, что лекарское мастерство брата Годвайна бесценно?

— Нет, я никогда такого не говорил. Но это совсем неплохая еда для несчастных, — защищаясь, пробормотал он. — По крайней мере, мы едим не лучше.

— А, тогда другое дело, — сказал Селик со смирением, притворность которого Рейн уже хорошо знала. — Тогда ты с удовольствием съешь кусочек.

Он сунул руку в полотняную суму и вытащил большой кусок мяса, вонь от которого наверняка достигла небес.

Отец Бернард отпрянул, но Селик шагнул к нему, пихая ему в лицо испорченной свининой.

— Селик, — окликнула его Рейн, благодарная ему за то, что он защитил ее, но боявшаяся чрезмерного внимания к своей персоне.

Не обращая никакого внимания на оттаскивавшую его Рейн, Селик проговорил ледяным тоном:

— Никогда больше не смей давать брату Годвайну протухшие объедки. Брось это в выгребную яму. Такое и собака есть не станет.

Он гневно оттолкнул трясущегося монаха, схватил Рейн за руку и потащил ее прочь.

— Селик, мы должны принести что-нибудь домой. Детям. Там наверняка не все протухло.

— Нет! Ты не нищая, чтобы принимать милостыню от скупых церковников. Я куплю все, что надо.

И, к радости купцов Йорвика, он сделал это. В конце концов ему пришлось нанять повозку, чтобы доставить замечательные продукты в усадьбу — свежее мясо, десять живых связанных цыплят, молоко, овощи, яблоки, мед, муку.

— Селик, люди удивляются, откуда у монаха так много денег, — беспокойно прошептала Рейн, когда он в очередной раз достал мешочек с монетами.

Он ответил ей достаточно громко, чтобы торговец тоже услышал:

— Брат Годвайн, ты вправду огорчен, что я украл деньги епископа, которые он копил на драгоценные каменья для своего нового облачения?

Она искоса поглядела на него, а он продолжал как ни в чем не бывало:

— Даже ты должен признать, что сироты не могут есть золото и изумруды.

Купец пробормотал вполголоса:

— Проклятые монахи! Заботятся больше о драгоценностях, чем о бедных.

Чтобы показать свое отношение к «ворам», он кинул им лишнюю пару хлебов.

— Смотри. И от меня есть польза, — похвастался Селик, когда они свернули к лавке Эллы.

Рейн не могла не улыбнуться, и Селик тоже улыбнулся ей своей неотразимой улыбкой. Ее сердце переполняла любовь к нему. Она хотела кричать о ней, чтобы все знали, как сильно она любит прекрасного викинга. И в то же время ей хотелось хранить ее втайне ото всех. Это была любовь на всю жизнь. На тысячу жизней!

Неужели для этого она была послана в прошлое? Она-то думала, что послана спасти Селика, но, может быть, эта любовь — Божий дар. Если так, то чем она может помочь своему возлюбленному?

Любовью.

Рейн поежилась, вновь услышав голос.

Любовью? Как это? Как любовью спасти Селика?

Любовь рождает любовь, дитя. Любовь рождает любовь.

Рейн застонала.

— Опять ты как-то странно смотришь, милая, и бормочешь. Говоришь с Богом?

Рейн недовольно стрельнула в него глазами, сердясь на него за излишнюю наблюдательность.

— Да. И он передал мне сообщение для тебя.

— Правда? — рассмеялся Селик. — Только не говори, что и я, и Убби отмечены посланиями Всевышнего.

— Не смейся.

Они уже добрались до лавки Эллы, и Селик собирался открыть боковую дверь, как вдруг спросил:

— Что же это за послание? Он хочет наказать меня за то, что я пашу на девственных полях одного из его ангелов?

Рейн недовольно покачала головой.

— Вот что сказал Бог, милая: «Пусть плохой мальчик Селик лучше держится за свои штаны, потому что я посылаю к нему любовную лодку». — Селик рассмеялся и обнял ее за плечи.

Рейн не в силах была противиться ему и тоже рассмеялась. Обернувшись, они увидели, что Элла и все работники в ее лавке стоят, разинув рты и уставившись на них круглыми глазами.

— Монахи обнимаются. О Господи! — воскликнула, испуганно крестясь, веснушчатая девчушка.

— Теперь Всемогущий нашлет чуму на эту лавку за то, что мы терпим такое! — воскликнула другая женщина. — Это будут жабы. Я слышала, Господь посылает жаб в наказание. Все так говорят.

— Не потерплю таких монахов в моей лавке, — крикнула с чувством Элла, приближаясь к ним с метлой в руке.

Только когда она встала рядом, Рейн увидела по ее глазам, что она их узнала, и теперь притворяется перед работниками.

— Идите-ка в заднюю комнату. Там скажете, что вам надо. И побыстрее убирайтесь отсюда… содомиты.