Виктория Холт - Кирклендские забавы

Габриель приехал в четвертом часу. Я была в своей комнате с Пятницей, когда во дворе раздался стук копыт. Уши Пятницы приподнялись, хвост дернулся, словно он почувствовал приближение своего второго спасителя.

Я осторожно выглянула в окно, стараясь, чтобы снизу меня не было видно. Габриель был, безусловно, красив, но красота его была не по-йоркширски тонкой и благородной. В нем чувствовался аристократизм. Собственно, я отметила это еще вчера, но сегодня начала сомневаться: уж не показался ли он мне столь благородным по контрасту с хозяйкой Пятницы.

Я поторопилась спуститься вниз, ибо не хотела, чтобы Габриеля встретил недостойный его прием. На мне было темно-синее бархатное платье – мое лучшее, ведь я ждала гостя, – косы я уложила венцом вокруг головы.

Сбежав с крыльца, я встретила подъехавшего к дому Габриеля. Он снял шляпу и приветствовал меня жестом, который Фанни, без сомнения, назвала бы «дурацким», но который мне показался верхом изящества и учтивости.

– Вы все-таки приехали! – воскликнула я. – Пятница поправляется. Я окрестила его так в честь дня, когда он был найден.

Габриель слез с лошади, и в этот момент появилась Мэри. Я велела ей позвать конюха и проследить, чтобы он позаботился о лошади.

– Входите же, – пригласила я Габриеля, и когда он ступил в холл, наш дом показался мне светлее.

– Пойдемте в гостиную, – предложила я, – я позвоню, чтобы нам подали чай.

Поднимаясь по лестнице, я дала Габриелю полный отчет в том, как заботилась о Пятнице.

– Я схожу наверх и принесу его. Вы сами увидите, как он окреп.

В гостиной я раздвинула шторы и подняла жалюзи. Комната сразу оживилась, – а может, причиной тому было присутствие Габриеля. Он уселся в кресло, улыбнулся мне, и по выражению его лица я поняла, что в синем бархатном платье, аккуратно причесанная я сильно отличаюсь от той девушки в амазонке, которую он видел вчера.

– Я рад, что вам удалось спасти его. – На самом деле это ваша заслуга. Мои слова явно были ему приятны.

На звонок в гостиную прибежала Дженет. Она ошеломленно уставилась на гостя, а когда я попросила ее принести чай, была так поражена, словно я потребовала достать луну с неба.

Пять минут спустя в дверях появилась Фанни. На ее лице было написано негодование, отчего я тут же вскипела. Придется показать ей, кто теперь хозяйка в доме.

– Стало быть, у вас гости, – грубо буркнула Фанни.

– Да, Фанни, у нас гости. Будь добра, проследи, чтобы чай подали скорее.

Фанни поджала губы, очевидно, подыскивая достойный ответ, но я повернулась к ней спиной и обратилась к Габриелю.

– Надеюсь, вам не пришлось совершить слишком долгий путь?

– Нет, я приехал из гостиницы «Черный Олень» в Томблерсбери.

Я знала Томблерсбери. Это была деревушка вроде нашей милях в пяти или шести отсюда.

– Вы живете в «Черном Олене»?

– Да, я ненадолго там остановился.

– Приехали в наши края отдохнуть?

– Можно сказать и так.

– Вы житель Йоркшира, мистер Роквелл? Впрочем, я задаю слишком много вопросов.

Фанни в гостиной уже не было, – должно быть, отправилась на кухню или в кабинет к отцу. Ей наверняка кажется неприличным, что я одна принимаю джентльмена, – ну и пусть! И ей, и отцу давно пора понять, что тот образ жизни, который я вынуждена вести, не только невыносимо скучен, но и не пристал девушке с моим образованием.

– Ничего страшного, – отозвался Габриель. – Спрашивайте сколько пожелаете, а если я не смогу ответить, я так и скажу.

– Так где же ваш дом, мистер Роквелл?

– Мой дом называется Кирклендские Забавы и находится в местечке – точнее, рядом с местечком – Киркленд Морсайд.

– Кирклендские Забавы! Какое веселое название! Гримаса, на мгновение исказившая его лицо, показала, что мое замечание было не слишком удачным. Она открыла мне и еще кое-что: его жизнь дома не была счастливой. Так вот в чем крылась причина его меланхолии? Мне следовало немедленно обуздать свое любопытство, но сделать это оказалось невыносимо трудно.

Я быстро спросила:

– Киркленд Морсайд... Это далеко отсюда?

– Миль тридцать.

– Стало быть, вы здесь на отдыхе и вчера совершали верховую прогулку.

– Благодаря чему имел удовольствие помочь вам. Убедившись, что неловкость сглажена, я продолжала:

– Если вы не возражаете, я оставлю вас на минутку и схожу за Пятницей.

Вернувшись с собакой, я обнаружила в гостиной отца. Видимо, Фанни уговорила его присоединиться к нам и ему пришлось уступить требованиям приличий. Габриель рассказывал ему историю покупки Пятницы, и отец вел себя самым светским образом: он даже изображал интерес к словам Габриеля, которого, уверена, на деле не испытывал.

Пятница был еще слаб, однако сделал попытку приподняться в корзинке. Он был искренне рад видеть Габриеля, который почесал его за ухом своими длинными, изящными пальцами.

– Он вас полюбил, – заметила я.

– Но вы все равно занимаете первое место в его сердце.

– Я первой его увидела, – напомнила я, – и теперь никогда с ним не расстанусь. Вы разрешите мне отдать вам ту сумму, которую вы уплатили цыганке?

– Об этом не может быть и речи.

– Но мне бы хотелось, чтобы он был только моим.

– А он и так только ваш. Это подарок. Но, если позволите, я буду справляться о его здоровье.

– А это неплохая мысль – завести в доме собаку, – проговорил отец, подходя к нам и заглядывая в корзину.

Так мы и стояли, когда Мэри вкатила в гостиную чайный столик, уставленный тарелками с горячими лепешками, хлебом, маслом и пирогом. Я принялась разливать чай из серебряного чайника, чувствуя себя такой счастливой, какой ни разу не была со дня приезда из Франции и какой обычно бывала только в обществе дяди Дика.

Только много позднее я поняла причину своей радости: в доме наконец появился кто-то, нуждавшийся в моей любви. У меня был Пятница. Тогда я еще не знала, что у меня уже был и Габриель.

На протяжении следующих двух недель Габриель регулярно наезжал в Глен-Хаус. К концу первой недели Пятница совершенно поправился: его раны затянулись, а хорошее питание довершило лечение. Спал он в корзинке в моей спальне и ходил за мной по пятам всюду, куда только мог. Жизнь моя совершенно преобразилась.

Пятница желал быть не только моим спутником, но и защитником. Его блестящие глаза глядели на меня с обожанием. Он помнил, что обязан мне жизнью, и его преданность не знала предела.

Мы совершали прогулки вдвоем – я и Пятница. Только выезжая верхом, я оставляла его дома, и когда возвращалась, он бросался ко мне с такой горячей радостью, какую прежде проявлял при встречах со мной только дядя Дик.

Габриель все еще жил в «Черном Олене» и не торопился уезжать, что меня несколько удивляло. Вообще многое в нем было мне непонятно. Даже когда Габриель, казалось, откровенно рассказывал о себе, я чувствовала, что он чего-то не договаривал. Он явно хотел в чем-то признаться, порой слова готовы были сорваться с его языка, но каждый раз он не решался; должно быть, на душе у него лежала какая-то мрачная тайна, в которой он и сам не разобрался до конца.