Лиз Карлайл - Леди и авантюрист

Что же у нее за путы? Семейные узы? Пожалуй, она не столь уж и молода. Тогда, может быть, деспотичный муж? Отчего-то ему хотелось, чтобы все было не так. Облик ее не допускал и мысли о том, что найдется на свете мужчина, способный ее подчинить своей воле. Кроме того, ни один здравомыслящий мужчина не позволил бы своей жене выезжать в одиночку в город, да еще в такую рань. Сегодня она появилась даже раньше обычного, задолго до того как теплые лучи утреннего·солнца разгоняют нависший над парком промозглый туман. Сегодня же он впервые увидел ее совсем близко, а не на расстоянии, к чему он уже начал привыкать. Именно сегодня она застала его врасплох, когда он только-только расположился на своем посту посреди кустов вереска, оставив его с чувством раздражения. Проклятие! В его положении недопустимо позволять заставать себя врасплох, и уж тем более красивой и благородного происхождения англичанке.

Помимо воли рука его потянулась к ящику письменного стола, открыла его и извлекла книгу, которую он небрежно засунул туда много месяцев назад. Извлеченному на свет прекрасно изданному фолианту уже немало лет, и теперь его, весьма вероятно, можно назвать ценным раритетом. Прикинув его вес на руке, де Роуэн вгляделся в название, оттиснутое золотом на корешке. Название гласило: «Этикет истинного дворянина». Он провел кончиками пальцев по кожаному переплету и почувствовал разочарование и сожаление. Разочарование от того, что он все-таки ее сохранил. Сожаление от того, что вся жизнь его сложилась совсем иначе. Последнее привело его в ярость.

Однако ничего не попишешь, Проклятую книгу он таки вытащил. Увесистый том, переплетенный в бордовую кожу и неизменно вызывающий у него острое чувство вины, когда-то подарил ему человек с искренним пожеланием возвышающих душу моментов в жизни, подарил в честь весьма неожиданного назначения де·Роуэна в министерство внутренних дел Великобритании. Само собой разумеется, тогда он повел себя·весьма неучтиво – бросил на книгу мимолетный взгляд, пробурчал слова благодарности и, не глядя, сунул ее на полку. Он более чем редко заглядывал в увесистый том, написанный лордом Честерфилдом – напыщенным одутловатым старым английским аристократом, давным-давно нашедшим успокоение в могиле. Старикану так часто приходилось целовать и лизать задницы царственных особ, что он просто-напросто задохнулся. Книга буквально напичкана до неприличия высокомерными советами, которые в лучшем случае отдавали подхалимством, а в худшем – казались откровенно вероломными. Де Роуэн перечитал знакомую до каждой буковки дарственную надпись:

«Дорогой мальчик, в конечном счете, даже неотделанный бриллиант нуждается в шлифовке. Всегда смиренно преданный тебе, Джордж Джейкоб Кембл».

Черт возьми, какая же все-таки нелепица, что обладателем такой дряни оказался именно он! Раздраженно хмыкнув, де Роуэн бросил книгу обратно в ящик стола. Вдруг в дверь его кабинета громко и требовательно постучали. Поначалу он испытал облегчение от такого бесцеремонного его возвращения к привычной повседневности. Однако радость оказалась скоротечной, ибо в дверь протиснулся надоедливый и до тошноты мелочный секретарь мистера Хобхауза. Как всегда, руки Фитершоу оказались заняты кипой папок, а за ухом торчал остро заточенный карандаш. Смотрел он настороженно, с панической боязнью в глазах.

Всем своим видом показывая, что он покорился своей незавидной судьбе, де Роуэн приглашающим жестом указал вошедшему на стоявшее у стола кресло. Едва усевшись, Фитершоу суетливо поправил сползшие на кончик носа очки, стремительно выдернул карандаш из-за уха и принялся нервно постукивать им по ручке кресла.

– Вы ознакомились с предложениями по укреплению уголовного законодательства, которые я вам направил? – поинтересовался Фитершоу таким тоном, от которого де Роуэну сразу захотелось разругаться с ним в пух и прах.

Однако де Роуэн не поддался искушению. Напротив, он лишь посмотрел через стол на собеседника и с намеренно высокомерным видом вопросительно приподнял брови:

– Прошу вас, продолжайте, мистер Фитершоу.

Какое-то мгновение казалось, что секретарь все же постарается сохранить лицо, но выдержать устремленного на него испытующего взгляда ему не удалось.

– Значит, не ознакомились? – раздраженно поинтересовался он, отводя глаза в сторону. – Комитет собирается на совещание через четверть часа, а вы, как всегда, даже не утруждаете себя?

– Мистер Фитершоу, я полицейский, – перебил его де Роуэн, – а не проклятый политик. И такое мое отношение объясняется единственно желанием помочь!

– Поправочка, де Роуэн, – в свою очередь, живо перебил его секретарь. – Вы были полицейским!

Короткий и энергичный стук в дверь оборвал его на полуслове. Фитершоу как ужаленный обернулся, чтобы посмотреть, кто вошел. Когда через порог шагнул дежурный клерк, нетерпеливое постукивание карандаша возобновилось.

– Прошу извинить меня, мистер де Роуэн, – поклонился молодой человек, озабоченно хмурясь. – Лакей только что доставил пакет из Мейфэра. Говорит, что очень срочно.

Клерк с подчеркнутой аккуратностью положил сложенный пополам листок бумаги на полированную столешницу. Несколько секунд де Роуэн разглядывал послание, присланное из одного из самых фешенебельных районов Лондона. На плотной писчей бумаге адрес нацарапан мелким почерком и весьма небрежно. Его цепкий взгляд полицейского заметил и дорогую бумагу, и хорошие чернила, и то, что записка не запечатана. Некто весьма спешил, по всей видимости. Наконец де Роуэн взял записку и развернул ее:

«Дорогой Макс!

Мне срочно нужно с тобой встретиться. Пожалуйста , немедленно приезжай ко мне на Принсес-стрит , в дом моего брата лорда Сэндса. Я не стала бы беспокоить этой просьбой такого близкого друга , как ты , но я в полном отчаянии. Преданная тебе Сесилия , леди Делакорт».

Срочно! В полном отчаянии! Господи, можно подумать, что у Сесилии на глазах кого-то только что прирезали. Раздраженно фыркнув, де Роуэн бросил записку на стол. После того как лорд и леди Делакорт отбыли в Дербишир, он на протяжении многих месяцев не имел от них никаких известий. Какими же благостно-умиротворенными показались ему месяцы их отсутствия! Однако, похоже, Сесилия, наконец, вернулась в родные пенаты.

Конечно, он испытал чувство облегчения. Он не мог не признаться самому себе, что в глубине души ему весьма приятно взять в руки не очень понятное послание, ·написанное знакомым торопливым почерком. А мог ли он назвать себя действительно близким другом для нее? Не приходилось сомневаться в том, что де Роуэну она нравилась чуть больше, чем ему самому хотелось бы, хотя в его положении не очень-то осмотрительно так вести себя. Он склонен считать, что Сесилии известно о его отношении к ней. Впрочем, все могло быть наоборот. Сесилия обладала уникальным даром напрочь не помнить о своих женских чарах.