Лиз Карлайл - Леди и авантюрист

Со смятенными мыслями в голове Макс ободряюще похлопал Гарри по плечу.

– Я приду утром в понедельник, чтобы побеседовать с мисс Дюрретт, – предупредил он. – Впрочем, я хочу, чтобы завтра вы с вашей сестрой уехали из Лондона. Съездите в Холли-Хилл или в поместье Делакорт в Дербишире. Обещайте мне, что уедете!

Гарри слабо кивнул в ответ.

– Я учту.

Макс облегченно вздохнул.

– Хорошо. А пока постарайтесь не переживать. Я сделаю все, что в моих силах. – И добавил более мягким тоном: – Теперь давайте вызовем кого-нибудь, чтобы вам перевязали руку. Ее бы надо показать врачу.

Гарри кивнул и ничего не ответил.

Выйдя от Гарри, Макс нырнул в пелену дождя и вскочил в дожидавшийся его кеб. Он сразу отправился к дому своей бабушки. Дом показался Максу мрачнее и суровее, чем обычно. Скорее всего, дело в погоде, подумал он. Двери он открыл своим ключом и поспешил поскорее миновать кабинеты первого этажа, чтобы его не задержал Трамбл со своими глубоко волнительными жалобами. Сегодня он опасался, что старый приятель вынудит его повести себя невежливо.

Он поднялся наверх и увидел, что состояние бабушки Мария слишком преувеличила, хотя бабушка все же лежала с обессиленным видом на застеленным покрывалом диване, который перенесли к ней в гостиную. Макс, прекрасно зная Софию, сначала заподозрил, что та представилась тяжелобольной в каких-то своих целях – он догадывался в каких, – и содрогнулся. Однако с изумлением увидел, что она и правда неважно выглядит: кожа пепельно-серая, руки неподвижно сложены под грудью, как у покойницы.

Макс опустился около дивана на одно колено и ласково взял ее за руку.

– Бабушка, – взволнованно прошептал он. – Как ты себя чувствуешь?

Ее пергаментно-прозрачные веки затрепетали, медленно поднялись, и она немного растерянно посмотрела на него.

– Это ты, Макс? – слабым голосом проговорила она. – Макс, милый мой, я очень слаба. Совсем ослабела и такая старая. И сердце ... У меня такое чувство, что оно просто заледенело.

– Тише, бабушка, тише. Тебе нужно отдохнуть. Я схожу за доктором. – Макс потянулся к шерстяному покрывалу, чтобы получше укрыть Софию, но та мучительно медленно подняла руку и указала узловатым дрожащим пальцем на камин.

– Пожалуйста, дорогой, сначала дай мне мою шаль. Я до смерти замерзла.

С внезапно охватившим его благоговейным страхом Макс встал с дивана, чтобы выполнить ее требование, и задумчиво провел рукой вдоль всей бледно-голубой шерстяной шали. Он ни разу не видел, чтобы она когда-нибудь носила ее. В то же время она казалась ему странно знакомой. Да и пахла она тоже чем-то знакомым.

Бабушка, не поднимая головы от подушки, слабо покивала.

– Да, мой дорогой, это она.

Он вернулся к дивану и снова опустился на колено, чтобы удобнее укутать Софию шалью. Но больная с непонятным глубоким смущением посмотрела на него, в широко раскрывшихся глазах читалась явная растерянность, и она слабым движением руки оттолкнула от себя шаль.

– Нет, Максимилиан, – прошептала она, осторожно проводя пальцами по необычной ткани. – Шаль не моя. Откуда она здесь?

Откуда она здесь?

Вдруг Макса всего скрутило от невыносимой душевной боли. Она знала ответ на свой вопрос. Знал его теперь и Макс. Продолжая стоять на одном колене у дивана, Макс не сумел удержать странный, похожий на придушенное рыдание звук, который рвался у него из груди. Не сумев удержаться, он зарылся лицом в пушистый голубой кашемир, не переставая снова и снова вдыхать все еще остававшиеся едва различимыми аромат женщины и запах сирени. Казалось, он прикасается к самой сути доброты и чистоты.

Поездка к Гарри, грязь и жестокость, сопровождавшие его работу, нескончаемая пустота его жизни снова обрушились на него с удвоенной силой. Макс склонил голову, невыносимая тяжесть отчаяния придавила его опять, принеся с собой чувство утраты и одиночества.

– Максимилиан, – тихо проговорила София b, подняв руку, ласково погладила его по голове. – Что ты, что ты, Максимилиан...

Кэтрин проснулась от оглушительно барабанившего в окна проливного дождя. Всю ночь она спала плохо, мучаясь кошмарами, которые не могла потом вспомнить. Раздосадованная, она перевернулась на живот и сердито взбила кулаками подушку, прекрасно зная, что все равно не сможет заснуть. Которую уже неделю подряд она спала урывками, беспокойно ворочаясь с боку на бок, и подушка здесь вовсе ни при чем. С обреченным вздохом она села на постели, зажгла ночную лампу и взяла позаимствованное у Кэма «Ораторское искусство». Если уж сухая и старомодная книжка не нагонит на нее сон, что тогда говорить!

Где-то высоко в небе прокатился раскат грома. Кэтрин откинула одеяло, встала и, сунув ноги в тапочки, накинула халат. Грозу она просто ненавидела, ненавидела даже сильнее, чем туман, который, можно не сомневаться, приползет следом. В грозу ей всегда вспоминался Уилл. Ну, нет! Хватит о нем думать! Если не читается, то отчего бы не заняться рукоделием? Гром прогремел снова, теперь ближе и оглушительнее, и что-то, Бог его знает что, потянуло молодую женщину подойти к окну, в грозу – самому опасному месту.

Сейчас отчего-то у нее была особенна тревожно на душе. Она отодвинула гардину, прижалась лицом к стеклу и с невольным вскриком отшатнулась. На углу улицы, под фонарем, посреди лужи, стоял человек. Один, плечи ссутулились, намокшие поля шляпы уныло обвисли. В тот момент, когда Кэтрин выглянула в окно, какой-то неведомый магнит заставил человека поднять голову. Макс смотрел на нее с улицы. Он, скорее всего не знал, где ее спальня. И в сумерках вряд ли мог разглядеть ее лицо сквозь стену дождя. Но она чувствовала его безмолвную мольбу. Более того, каким-то образом она явственно слышала его слова.

Господи Боже! Кэтрин крепко зажмурилась и отпустила гардину. Та с тихим шорохом вернулась на место и закрыла окно. Зачем он сюда пришел? Чтобы смотреть на нее с такой болью во взгляде? Ничего она делать не будет. Не будет! Но разве и сейчас ей не хочется, чтобы он смирил сваю гордыню и пришел к ней? В неосознанном порыве она бросилась к двери, по дороге прихватив с собой плащ. В прихожей она ненадолго задержалась, чтобы сунуть руки в рукава плаща и схватить с вешалки зонт. Как безумная она распахнула дверь и бросилась вниз по ступенькам прямо под хлещущий дождь.

Улица в поздний час была пустой и безлюдной.

Промозглая сырость облепила лицо, пробирая до костей. Она подскочила к нему, сразу насквозь промочив ноги.