Саша Карнеги - Знамя любви

– Генрик! – ее голос изменился. Она увидела через его плечо, над краем ямы, как из-за деревьев, там где заканчивался горный кряж, выехали три всадника, хорошо различимые в свете сумерек.

– Садись, – быстро сказала она, дергая его за рукав. Осторожно приподнявшись, Генрик увидел, как всадники медленно приближаются к ним.

– Это турки, я уверен. Надо немедленно скакать в Волочиск.

Казя согласно кивнула; она была взволнована, но не испугана. Они выползли из ямы и, крадучись, побежали к лошадям.

– Ну что ж, будем скакать что есть мочи, – перед тем как прыгнуть в седло, Генрик на несколько дюймов обнажил кинжал и втолкнул его снова в ножны.

Казя тронула Кингу серебряным хлыстом и пустила ее полным галопом вниз по извилистой тропинке.

Вожак турецкого дозора, отряженного исследовать местность вдоль склонов кряжа, заметил предательский блеск металла и привстал в стременах.

Они потеряли весь день, рыская вдоль длинного кряжа. За ними по пятам в поисках добычи – женщин и лошадей – следовал главный отряд в пятьдесят человек, осторожно передвигающийся по оврагам и лесистым лощинам. Несколько дней они тщательно избегали на своем пути малейшей опасности. Сейчас, по дороге назад, когда они ехали на свежих лошадях и уже приблизились к турецкой границе, они могли вволю грабить и жечь.

Они миновали крохотные деревеньки, не тронув напуганных крестьян. Но сейчас местность стала ровнее, леса гуще, а люди богаче. Здесь можно было найти большие дома, резвых скакунов и статных красивых женщин для невольничьих рынков Константинополя и Крыма.

Примчался всадник и сообщил, что с горы были видны большая зеленая крыша и дым многих труб.

– Два человека ускользнули в долину и скачут по направлению к этому дому. Я послал за ними погоню.

– Дом будет наш, – взвизгнул главарь, приземистый мужчина в малиновом тюрбане. – Там будут быстрые польские лошади и белокожие жены гяуров.

Лязг сабель, дружно выхваченных из изогнутых ножен, потонул в общем свирепом крике, когда турки, подгоняя своих лошадей, пронеслись мимо березы и устремились по дороге на Волочиск.

Впереди них среди деревьев белой стрелой летела Кинга, позади нее изо всех сил держался гнедой Генрика. Пригнувшись к гриве, Казя кричала во весь голос.

– Бегите! Бегите, спасайтесь! Турки! Здесь турки!

Лесорубы услышали ее крики и дробный топот копыт, и тут же перед ними появилась турецкая конница, и, прежде чем они успели поднять топоры, взмах острой стали снес им головы. Их тела были безжалостно смяты копытами и остались лежать среди нарубленных ими бревен.

Генрик хрипло кричал, сжимая в руке обнаженный кинжал. Он видел, как Кинга пересекла старый разводной мост и скрылась за воротами Волочиска; позади него уже совсем близко слышался истошный вопль его преследователей «Аллах акбар!»

Рядом с его плечом просвистела стрела, он пригнулся ниже и на полном скаку влетел в закрывающиеся ворота. Отовсюду бежали перепуганные люди, ищущие убежища за стенами Волочиска; в беспорядке носились свиньи и куры, во множестве гибнущие под копытами.

Какой-то человек опустился перед воротами на колено и навел мушкет. Раздался выстрел, появился клуб дыма, и пораженная пулей турецкая лошадь кубарем покатилась по земле. Кто-то кричал:

– Заприте ворота! Ради всего святого, заприте ворота!

Горестно звонил колокол на часовне. Во двор высыпали конюхи, держа в руках лопаты, вилы и даже метлы.

Наконец заржавевший от долгого неупотребления засов был опущен, но всадники в авангарде турков, врезавшись в ворота, словно разогнавшиеся бараны, с громкими воплями на взмыленных лошадях ворвались внутрь. Сразу же засверкали ятаганы и послышались крики раненых и убитых.

– К балкону! К балкону!

Турки лезли и лезли через ворота, рубя направо и налево, ненасытные в своем стремлении убивать.

Генрик и Казя стремглав залетели в усадьбу и побежали вверх по витой лестнице. На верхней площадке их встретил граф Раденский, без парика, блестящий от пота; в правой руке он держал тяжелый кавалерийский палаш и пистолет в левой.

– В часовню, – прорычал он. – Иди к своей матери в часовню. Двери выдержат. Вот, возьми, – он сунул ей пистолет и крикнул Генрику, чтобы тот следовал за ним.

Внизу со двора поднимался частый лязг стали, слышались крики умирающих в агонии и стук копыт лошадей, скользящих по мокрым от крови булыжникам.

– В часовню! – ее отец еле перекрывал этот шум. – Мужчины к оружию! Вооружите мужчин! Вставайте к окнам... – Его голос потонул в общем гуле.

Но выполнять эти распоряжения было некому, турки уже спешились и ворвались в дом, сломив своими свистящими ятаганами плохо организованное, но отчаянное сопротивление.

– Стреляйте с балкона! – услышала Казя голос Генрика.

Она побежала к балкону, где стоял патер Загорский, и в этот момент увидела, как из кухни выходит дюжий турок, волоча за собой двух плачущих девушек. Она прострелила ему горло – его руки взметнулись к ране, и он отпустил пленниц. Прежде чем они успели подняться и убежать, их схватил другой янычар. Казя швырнула ему в голову пустой пистолет. В деревянную стенку на расстоянии двух вершков от ее головы вонзилась стрела. Кухня была наполнена дымом; на полу посреди своей стряпни лежала толстая Анна, вцепившись руками в проткнувшее ее насквозь копье. Пытавшиеся сопротивляться поварята были убиты, их израненные тела кинули в котел с кипящей водой. Из конюшни, прокладывая себе дорогу среди врагов, выехал Мишка.

– Нечай! Нечай! А-а, нехристь, накось, попробуй казацкой сабли!

Он зарубил трех турок, прежде чем окружившие его скопом враги, выбили его из седла. Раздавленный тяжелыми конскими копытами Мишка продолжал изрыгать проклятия, пока турецкая сабля не заставила его замолчать навсегда.

– Боже, Боже... – экономка Тапина, вся в крови, пошатываясь, вышла на балкон. Ее волосы были распущены, черное платье распорото на талии; в руках она держала маленький кухонный нож.

– Боже, – повторила она снова с белыми закатившимися глазами. – Твой отец... Она медленно повалилась навзничь.

– Аллах акбар! Аллах акбар! – слышался отовсюду свирепый клич.

Незапно она увидела брата и услышала, как он изо всех сил выкрикивает ее имя, но через мгновение все померкло в круговерти конских крупов и мелькании сабель. Чей-то голос громко распоряжался на непонятном ей языке:

– Лошади! Лошади и женщины! Оставьте добычу! К шайтану добычу! Убивайте мужчин, оставляйте детей. Оставляйте детей и женщин...

Казя вбежала внутрь и споткнулась о труп своего отца. Отцовский палаш вошел по самую рукоять в грудь лежащего рядом турка. На губах мертвого графа Раденского застыла гримаса ненависти и гнева. Она побежала по длинному коридору, в отчаянии зовя Генрика и свою мать.