Саша Карнеги - Знамя любви

– Насколько она это п-п-позволяет, ваше высочество.

– А с чего это вы не можете говорить как следует? – спросил он с интересом. – Язык распух и не помещается во рту, или еще что?

Казя почувствовала, что начинает выходить из себя.

– Я не н-н-нарочно.

– Граф Понятовский привез новости о ее величестве, – поспешила вставить Екатерина. – Впечатление такое, что она крайне удручена своим состоянием и говорит только о смерти.

– Ну, она только этим и занимается последние два года, – заметил Петр с набитым ртом. – Если уж она собралась умирать, то, ради Бога, почему бы ей и в самом деле не сделать этого?

Казя поймала взгляд Екатерины, но он ничего не выражал. Графиня Воронцова хихикнула и принялась уплетать за обе щеки фаршированную осетрину.

Казя с интересом прислушивалась к разговору этой четверки – мужа, жены, любовника и любовницы. Ей хотелось бы знать, что при этом испытывает Екатерина и что испытывает Воронцова, если она вообще способна что-либо испытывать, помимо чисто животного удовольствия от еды. А что думает Стас, который сидит словно аршин проглотил и не произносит ни слова? Она незаметно разглядывала любовницу Петра, вспомнив при этом любимую присказку своей матери «горбатого только могила исправит». А вот голштинским князьям нравились женщины с физическим дефектом. Екатерина рассказывала, что, например, король Швеции, приходившийся ей дядей со стороны матери, выбирал себе любовниц только из числа калек, горбатых, хромых, одноглазых – одним словом, страдающих каким-нибудь увечьем. Но эта женщина, сутулая, с большими руками, маленьким приплюснутым носом и сильно нарумяненным, чтобы скрыть плохую кожу, лицом?! Что может найти мужчина в столь отталкивающем существе? Великий князь с шумом отодвинул стул и вытянул свои длинные паучьи ноги.

– Елизавета любит поесть почти так же, как я, – сообщил он, зажигая трубку от свечи. Стол, за которым они сидели, был покрыт остатками еды и лужицами пролитого вина. Глаза Петра покраснели и слезились от пьянства. Бедная Фике! Хлебнула, верно, горя за столько лет жизни с подобным муженьком. Казя до глубины души пожалела свою подругу детства!

Заря, такая короткая в это время года, впорхнула в комнату через французские окна и окрасила море в розовый цвет. Свечи погасли. Воронцова, не считаясь с приличиями, широко зевнула, не таясь. Весь последний час ее тянуло ко сну, она то и дело задремывала, голова ее клонилась на грудь, но достигнув ее, вскидывалась. Екатерина также выглядела утомленной. В комнате было жарко и душно от табачного дыма.

– Очень поздно, мадам, – спокойно произнесла Казя. – Вам бы следовало лечь в постель и выспаться.

– В постель? Кто сказал «постель»? – Петр выбил свою трубку о край стола. Его длинное, вытянутое вперед лицо приняло лукавое выражение. – Да разве в постелях спят? А, Понятовский? – кричал со смехом Петр. Понятовский сделал поползновение подняться со стула, приговаривая при этом, что время позднее, пора ему возвращаться в Петербург.

– Пустяки! Садитесь, милейший! – продолжал орать Петр.

– Если ваше высочество позволит... – начал Понятовский, обращаясь к Петру, но глядя сердитыми разочарованными глазами на Екатерину.

– Нет, не позволю! – насмешливо возразил Петр. – Садитесь! Я хочу вам кое-что сказать. – Станислав и Екатерина обменялись быстрыми взглядами. Поведение великого князя заставило Казю насторожиться.

Петр с блестящими от предвкушения необычайной забавы глазами, посмеиваясь себе под нос, медленно набивал трубку. Поймав взгляд своей любовницы, заговорщически ей подмигнул. Екатерина первой прервала молчание.

– Ну, так в чем дело? – резко спросила она. – Графу Понятовскому предстоит еще долгая поездка.

Петр зашелся в приступе безудержного хохота.

– Граф Понятовский! Это хорошо! Даже очень хорошо! – Он вытер заслезившиеся от смеха глаза. Затем лицо его снова приняло лукавое выражение, и он обратился к своей супруге: – Не сомневаюсь, моя дорогая, что в некоторые моменты ты обращаешься к этому господину не так официально. Или ты принимаешь меня за отпетого дурака? А вы, Станислав?

– Ваше высочество изволит говорить загадками, – устало проговорил Понятовский.

– К черту загадки! – лихо воскликнул Петр. – Все, кто здесь присутствует, отлично знают, о чем идет речь. – Он улыбнулся Казе, но она не ответила на его улыбку.

– Я сыт по горло этим театром. Довольно! – Он вскочил, приблизился к Воронцовой и положил ей на плечо руку. – Вот, взгляните на меня! – воскликнул он тоном ребенка, хвастающего своей любимой игрушкой, – У меня есть она, моя драгоценная возлюбленная. – На глазах Петра блеснули слезы умиления. Он ущипнул Воронцову так, что она подскочила. – А вы тоже любите друг друга. Так разве мы не счастливцы? – Произнося эту речь, Петр энергично жестикулировал своей трубкой.

Понятовский сначала побледнел, но затем не просто покраснел, а побагровел. Зато Екатерина холодно улыбнулась и спокойно ответила:

– Да, конечно, вы правы.

– Я давно уже в курсе дела. Как глупо с вашей стороны, Станислав, так долго от меня таиться. Зачем? Теперь вам не надо будет пробираться во дворец под видом портного, конюха или придворного музыканта. Мы все четверо станем друзьями, чтобы вовсю наслаждаться жизнью.

Петр настоял на том, чтобы пожать графу Понятовскому руку. Казя широко раскрытыми глазами с недоумением взирала на то, что происходило перед ней. Ей казалось, что Петр, улыбающийся, приплясывающий вокруг стола и льющий вино себе на платье, и в самом деле доволен таким оборотом дела.

– Надо выпить за нас четверых, – орал он, наполняя стакан. – И за то, что нам так хорошо. – Тут взгляд Петра упал на Казю, и он опустил свой стакан. – А вы, графиня? Как обстоят дела у вас? Вы одна! – он был искренне огорчен.

– Впрочем, что это я? Пошлем за графом Бубиным! Но постойте, постойте! Напрочь вылетело из головы! Графиня Брюс глубоко впилась в несчастного своими бархатными коготками. – Он вздохнул с деланным трагизмом. – В каком порочном мире мы живем! – И с притворным отчаянием покачал головой.

– Но, быть может, вас это не слишком огорчает. Казя в знак согласия улыбнулась.

В последние три недели она видела Льва лишь издалека. До этого они два-три раза встречались во дворце, но с тех пор как Лев получил назначение старшего конюшего при дворе великого князя, он старательно избегал ее. Казя неоднократно видела Льва прогуливающимся по парку в обществе баронессы Брюс, а однажды на балу наблюдала, как он долгое время беседовал с графом Шуваловым. То обстоятельство, что Лев ее сторонится, только радовало Казю. Но сейчас его усиленные ухаживания за баронессой стали притчей во языцех при дворе, привыкшем к делам подобного рода.