Валери Кинг - Страсть по расчету (Строптивая леди)

23.

Шарлотта уже спустилась по лестнице, когда появился лорд Перселл. Он спешил ей навстречу. Лицо его покраснело от быстрой ходьбы и страха, и он отирал платком круглое лицо.

— Какое ужасное происшествие! Все взбудоражены. Она… она умерла?

— О нет, нет! Вы не должны думать… Кровь остановили, уверяю вас.

— Слава Богу, а то я подумал… Кровь… нет, ничего! Но вы не должны винить Стоунлея, моя дорогая. Никто не вынес бы таких оскорблений, которые… мне не хотелось бы дурно отзываться о вашем отце, мисс Эмберли, но я считаю ответственным только его. Он позволил себе слишком много и буквально сорвал со стены мою шпагу и поранил Стоунлея, прежде чем тот принял вызов. О Боже, Боже! Прошу меня простить, но я должен лично узнать о состоянии мисс Дансфолд. Все в таком волнении!

— Где мой отец?

Лорд Перселл уже поднимался по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, когда Шарлотта смогла заговорить. — Не знаю, не знаю. Он даже не обернулся. Шарлотта вернулась в галерею, но там трое слуг устраняли повреждения, нанесенные ковру и мебели, и отмывали кровавое пятно на полу. Шарлотта огляделась, было тихо. Ни звука не доносилось даже из коридора, примыкавшего к бильярдной.

Девушка подошла к одному из слуг, пожилому человеку в белом пудреном парике и в алой с золотом ливрее Перселлов.

— А где все? — тихо спросила она.

— Я точно не знаю, мисс, — ответил он, поправляя банкетку, обитую золотым узорчатым шелком. — Но, по-моему, дамы вместе с леди Перселл наверху, на втором этаже, в Желтой гостиной. А джентльмены решили пойти на конюшню и проверить, отправлен ли в деревню слуга.

— А среди них был сэр Джон Эмберли?

— Не могу точно сказать. В бильярдной остался один джентльмен. Возможно, это он.

— Спасибо.

Шарлотта быстро прошла по галерее, потом по длинному коридору, в конце которого виднелась дверь. Сквозь дверной проем, за которым угадывалось большое помещение, Шарлотта заметила зеленую бархатную лузу бильярдного стола и ускорила шаги.

Малиновый ковер с черно-золотым геометрическим узором вполне подходил убежищу джентльменов. Взору Шарлотты предстал обитый темным деревом, внушительных размеров кабинет, по стенам которого развешаны охотничьи ружья, пистолеты и нескольких трофеев — головы оленя, лисы, шкура медведя. Но все эти трофеи не представляли для Шарлотты никакого интереса. Ее взгляд остановился на неподвижной фигуре лорда Стоунлея. Он сидел как изваяние в кресле ампир черного лака в дальнем конце комнаты. Из окна, убранного зелеными бархатными шторами, разведенными в стороны и подхваченными золотыми шнурами, открывался вид на рощу, взбегавшую по склону холма, а в чистом голубом небе над холмом не было видно ни облачка.

Каким же серым казался этот человек на фоне яркого пейзажа, ссутулившийся и поникший. Сидит, вытянув ноги, лицо ничего не выражает, взгляд устремлен в пол. Раненая рука кое-как перевязана галстуком, сорочка в крови; и девушка поняла, что помощи Стоунлею не оказали.

Шарлотта испытала только одно побуждение — помочь.

Она оказалась рядом с ним раньше, чем лорд понял, что он не один. Вздрогнув, он уставился на нее затуманенным взглядом покрасневших глаз.

— С ней все в порядке? — поспешно спросил он сдавленным голосом.

Шарлотту потряс вид Стоунлея. В его лице, глазах читалась боль, голос ему не повиновался.

— Да. — Она присела рядом и взяла из его трясущейся руки концы галстука. — Кровь остановилась.

— Благодарение Богу, — произнес он, прикрыв лицо здоровой рукой. — Там столько ее было.

— Вы сказали ей, что кость не задета. Вы говорили правду?

— Да, но никогда нельзя быть уверенным. Не до конца.

Шарлотта аккуратно наложила на рану повязку.

— Спасибо, — негромко сказал он, достал из кармана брюк платок и отер лицо. — С этого момента вы вольны думать обо мне все, что угодно, мисс Эмберли. У меня не осталось права оспорить ваше мнение, каким бы жестоким и несправедливым оно ни оказалось. — Он постарался справиться со своими чувствами. — О Боже, я мог убить ее, — воскликнул он, содрогнувшись и закрыв лицо руками.

— Но вы не убили. И даже если бы это произошло, — продолжила Шарлотта, твердо положив ему на плечо руку, — никто из присутствующих не смог бы отрицать, что вы старались сдерживаться и призывали моего отца прекратить поединок. С Мод произошел несчастный случай. Ничего более.

— Ничего более, — горько повторил он и снова вытер лицо платком. — Я никогда не простил бы себя, если бы мисс Дансфолд погибла.

Казалось, утешить Стоунлея было невозможно. Он замолчал, и тогда Шарлотта осознала, что прикасается к нему и сорочка под ее рукой влажна от пота. Ее взгляд скользнул к вороту рубашки, распахнутому из-за отсутствия галстука. Черные волосы взмокли и прилипли к шее и уху неровными завитками. Шарлотта почувствовала аромат мыла, смешавшийся с запахами крахмальной сорочки и кожи брюк. Кровь оставила следы и на них.

На какой-то момент подступила слабость, голова закружилась, но Шарлотта не совсем поняла почему. Она была здорова и поэтому подумала, что приятное неясное томление, охватившее ее, связано, скорее, с прикосновением к плечу Стоунлея, отделенному от нее лишь тонким белым батистом. Или, может быть, в этом виновато все, что происходило в последнее время, и главным героем всех событий был этот человек. Он целовал ее. Она видела, как он легко, пластично передвигался между столами и стульями со шпагой в руке, отражая удары отца. Теперь же она застала его в жутком отчаянии. Вот ответ на вопрос, почему так бьется сердце, когда ее рука лежит на плече лорда, чувствуя его тепло.

— Вы считаете меня виновным? — тихо спросил он.

Шарлотта опустилась на колени у ног Стоунлея и положила голову ему на колено.

— Нет.

Он посмотрел на нее и вздохнул:

— Вы должны.

— Со слов лорда Перселла я поняла, что эта дуэль навязана вам отцом, и он ранил вас безоружного.

— Это правда, но не вся. Наша вражда длится уже давно. И причина в моей решимости причинить ему зло.

Шарлотта подняла голову с его колена, пытаясь понять этих двух мужчин — своего отца, который, как она теперь с горечью сознавала, был совершенно ей незнаком, и Стоунлея, с которым встретилась лишь недавно и которого ее отец ненавидел.

— Скажите мне, — медленно начала она, ведя пальцем по золоченой львиной лапе, украшавшей подлокотник, — почему вы так презираете отца? Видите ли, со дня приезда в Брайтон я слышу только какие-то сплетни, невнятные его объяснения, и мне трудно во всем этом разобраться. В чем причина вашей ссоры? Мне бы так хотелось помочь.

Он долго смотрел на Шарлотту, потом ответил:

— Если ваш отец решил не говорить об этом, то и я не вправе это делать. Но знайте, Шарлотта Эмберли, мое сердце ожесточено против вашего отца, и я не изменю своего отношения к нему.